Кодекс чести
Шрифт:
– У меня ведь серебряная шпага, – улыбнулся я Гвиневере. – Против нее не устоит никто. Верно?
– Надеюсь, что так.
Мы вошли во двор. Все было спокойно. Сигнализация активирована, тревожные огоньки не мигают. Не похоже, что кто-то проникал в дом во время нашего отсутствия. Да и сколько нас не было? Меньше суток.
– Кстати, почему ты решила сделать мне такой подарок? – спросил я, наполовину вынимая клинок из ножен. – Не потому ли, что считала, будто Россия полна вампиров и прочей нечисти?
– Нет, не поэтому, – покачала головой Гвиневера. –
– Спасибо, Дженни.
Я так растрогался, что наклонился и поцеловал девушку. Хотел в щеку, но в последний момент она повернулась, и наши губы встретились. Оторваться было так тяжело…
– Пойдем в дом, – предложила Дженни. – Здесь за нами подглядывают. Я чувствую.
– Пойдем. И закроем шторы, – согласился я.
В камине ждали своего часа дрова – яблоневые поленья, которые я заготавливал прошлой осенью; на столе в гостиной стояли фрукты и сладости. Оставалось только вскипятить воду и налить ее в большой фарфоровый чайник, который будет стоять рядом с камином, в тепле…
Кто-то пьет коньяк с кофе, а я заварил чай – ароматный, цейлонский. Виноград, яблоки, мед… Мы ели, пили и почти ни о чем не говорили. Все было ясно без слов – и как хорошо, когда слова не нужны!
– Я не буду ночевать одна в комнате, – заявила Гвиневера, когда чай был выпит и бутылки опустели. – Мне страшно.
– Посплю у тебя в ногах.
– Зачем же в ногах…
Девушка улыбнулась так, что мне не оставалось ничего, как взять ее на руки и отнести в спальню.
– Почему ты не сделал этого раньше? – мурлыкнула Дженни.
– Не знал, нужно ли это. Ты так молода… Не хотел пользоваться твоей неопытностью.
– А сейчас захотел?
– Да, и причем сильно.
Дженни расхохоталась, я тоже засмеялся и едва не выронил ее. Хорошо, что такая мягкая и уютная кровать была рядом.
Следственный изолятор располагался почти в самом центре города. Досадный архаизм, наследство старых и тяжелых для страны времен. Его все собирались перенести на окраину, но находились тысячи мелких причин – и бюрократические проволочки тянулись без конца. Так и жили – прекрасное, современное здание общественной библиотеки с роскошным зимним садом, одноэтажный ресторан с абхазской кухней, а напротив, через дорогу, – тюрьма, мрачное желтое здание с зарешеченными оконцами и глубокими подвалами.
Я оставил машину на стоянке возле библиотеки – парковочных мест около следственного изолятора всегда не хватало – и в последний раз спросил Дженни:
– Может быть, не пойдешь со мной?
Та покачала головой. Еще бы, какой лакомый кусочек для социолога, исследователя «отдаленной и дикой России», – побывать в настоящей тюрьме! Ну, положим, не совсем настоящей – следственный изолятор не каторга, – однако я прекрасно понимал, что Дженни
Мы пропустили трамвай, перебежали через дорогу перед носом у тяжелого грузовика и вошли в неприметную стальную дверь в глухой желтой стене. Дверь украшала лишь строгая табличка с надписью «Служебный вход». Даже здесь, в административной части здания, пахло неприятно – чем-то невыносимо казенным, затхлым, противным. На заброшенных армейских складах запах куда лучше.
Маленький коридорчик преграждала еще одна дверь – решетчатая, за которой стоял солдат с автоматом. Увидев огнестрельное оружие, Дженни испуганно вздрогнула и теснее прижалась ко мне.
– Из управы Западного района, – сообщил я постовому, демонстрируя служебное удостоверение. – Мне нужно пообщаться с нашим подопечным – несовершеннолетним Кузьменко.
– Сейчас доложу, господин советник. – Солдат почему-то назвал меня по служебному рангу, а не по фамилии, хотя она была написана в удостоверении крупнее.
Коснувшись сенсора интеркома, постовой вызвал начальника караула, высокого седого мужчину с отличной выправкой и вороненой шпагой на боку.
– Рад видеть, господин Волков, – приветствовал меня он. Впрочем, особой радости в его тоне не читалось – скорее всего мы оторвали офицера от какого-то приятного занятия. Может быть, от просмотра любимой телепередачи, а может, от утреннего чая. Люди привыкают ко всему – даже в мрачной тюрьме можно с удовольствием пить чай или читать газету. – Прошу вас пройти в комнату свиданий. Несовершеннолетнего Кузьменко приведут через пять минут. Дама с вами?
– Да, – коротко кивнул я. Совершенно ни к чему объяснять, кто моя спутница. В принципе я могу взять с собой кого угодно – парень еще не осужден, а я – представитель гражданской власти нашего района, стало быть, имею полное право защищать его интересы. Но Дженни не только не гражданка, но и не жительница. Она – подданная другого государства. Начальник караула – мужчина въедливый – вполне может возмутиться, еще и написать на меня жалобу главе управы, мэру города, самому губернатору… Так что пусть считает, что Дженни – секретарь. Это избавит офицера от лишнего беспокойства, а меня – от бумажной волокиты.
Замок на двери за нашими спинами щелкнул – теперь он откроется только тогда, когда будет заперта решетчатая дверь. Постовой пропустил нас, начальник караула пошел впереди, показывая дорогу. Мрачные темно-зеленые стены, обитые металлом двери…
Комната для свиданий была небольшой, с решетчатой перегородкой, по обе стороны которой стояли столы и стулья. Начальник караула проводил нас и удалился. Мы присели, Дженни вытащила тетрадь и самопишущее перо. Свет пробивался в единственное зарешеченное окошко, которое, по-видимому, выходило в тюремный двор. В нем был виден только маленький кусочек неба.