Кодекс Крови. Книга IХ
Шрифт:
Кардо заторможенно кивнул. Кажется, за сегодня он узнал достаточно для того, чтобы тучи над его жизненной дорогой чуть разошлись и сквозь них выглянуло солнце.
— Граф, иногда мне кажется, что я застрял где-то в глубинах собственного я, создавая очередной вариант мнимой реальности. Слишком добрым волшебником выглядит тот, кто одним взмахом руки может утопить целые города в крови. Так не бывает.
— Кардо, скажите, вы любили своего отца? — задал я вопрос вообще не в тему.
— Человека, который считал меня недостойным спасения в родовой
— Если вам удобно считать меня исчадием изнанки, тварью и извергом, то считайте меня таким же коллекционером, как и ваш отец. Только он изымал души, пленял их в артефакты и заставлял служить себе. А я предпочитаю договариваться. Верность невозможно купить.
Переводчик из кровников улыбнулся уголками губ. Судя по тому, что в этот раз он переводил гораздо дольше, чем я говорил, что-то было добавлено от себя. Кардо впечатлился.
— Благодарю, граф, я подумаю над вашим предложением о внутриклановом браке, — склонил голову Тортугас и покинул кабинет.
Последним вошёл Густав Ильдер. Он сам отослал переводчика оставшись со мной наедине. Выглядел датчанин не в пример живее, здоровее и спокойнее, чем при нашей последней встрече в казематах.
— Граф, а ведь вы не комар, — покачал тот головой, — вы — хитрый змей.
Интересное начало для разговора.
— Да вроде бы яд не источаю и не шиплю, — улыбнулся я и только тут понял, что в общем-то Густав оказался прав. Ипостась эрга ведь у меня была змеиная. Эта была неправильная змея, и у неё были неправильные конечности, но то, что змея, сомнения не вызывало.
— Увы, я от своих слов не откажусь, — всё так же пристально разглядывал меня ментатор. Мне даже на мгновение показалось, что он каким-то образом смог прочитать мои мысли. — Вы точно знали, что уж я-то окажусь полезен почти всем присутствующим. Но какую участь вы уготовили для меня?
— Густав, а как вы вдруг так чисто и без акцента заговорили на неродном языке? — невпопад спросил я, поражаясь его лексикону и чистоте произношения.
— Базу любого языка, при желании, можно поставить, главное, потом практиковаться.
Да ты же мой хороший! Хочу! Дайте два! Нет! Больше!
Увидев мои восторженные глаза, датчанин покачал головой.
— К вашим мозгам я не проберусь. Скорее, свои спеку напрочь. Мне одной демонстрации хватило.
— Я могу частично пропустить, если не будете лезть, куда не надо, — всё ещё не мог я смириться с потерей такого шанса.
— Можно попробовать, но вы же меня явно не для этого пригласили, — Густав снял очки и протёр стёкла носовым платком.
— Вы правы, — согласился я. — А сами вы как думаете?
— Мне не нужно думать, мне достаточно было послушать, о чем думали все остальные, — пожал он плечами. — Вы ведёте очень верную политику. Каждый выходящий из вашего кабинета был воодушевлён и хотя бы примерно представлял своё место в ваших планах и местной иерархии. Что удивительно, недовольных не было.
— И что вы думаете по этому поводу? — снова повторил я свой вопрос, чуть его перефразировав. Так обычно делали сами металисты и ментаторы, сверяя ответы.
— Думаю, что позову на свидание вдовствующую баронессу Анну Сергеевну Крысину, — вдруг совершенно невпопад ответил датчанин, нацепив очки обратно на нос. — Этой женщине единственной стало интересно, как проходит адаптация в незнакомой стране у моей дочери. Женщины с призванием матери в наше время очень редки.
Я задумался над его словами. А ведь действительно. Вокруг было полным-полно честолюбивых, сильных, властных, деятельных, хитрых женщин. Этот список эпитетов можно было продолжать бесконечно долго. Но за всё время настоящих матерей по призванию я не встретил. Вернее, я даже не разглядывал женщин, с этой точки зрения.
Как и у любого мужчины, мой взгляд притягивали яркие и сильные женщины, девушки. Я не искал мать для будущих детей, ведь я в принципе не задумывался о продолжении рода. Наверное, после слов Густава под это описание могли бы подойти Белецкая и Хельга, но если первая уже была матерью дюжину раз, то последняя любила чужое дитя животной любовью, не имея возможности иметь своё.
— Знайте, Густав, какой бы вы выбор не сделали, он у вас есть. Я не Малькольм, шантажировать вас здоровьем дочери не буду, — случайно я напомнил датчанину его разговор с кузеном датского короля перед моим допросом, — дети для меня — святое. Но я сейчас искренне рад, что вы решились жить дальше и связать свою жизнь с новой родиной не только вассальной клятвой. А уж работой я вас загружу, не сомневайтесь.
Ментатор молча кивнул и уже хотел было покинуть кабинет, но я остановил его вопросом у входа:
— Густав, я бы хотел, чтобы вы осторожно и незаметно проверили вашу соотечественницу Хельгу Бизоненс.
— На предмет чего? — удивился ментатор.
— На предмет дробления личности.
— А вам откуда известно об этом феномене? — тут же нахмурился датчанин. — Это спецподготовка не вашего профиля.
— Боги, Густав! Я — военный с клятвой секретности высшего приоритета, моя невеста — дочь личного лекаря императора. Не задавайте вопросов, на которые я не смогу вам ответить!
— Есть признаки? — ментатор вернулся обратно, плотно закрыв дверь. Тон его стал деловым.
— Кошмары, обострённый материнский инстинкт, не соответствующий возрасту, отличие в поведении без блокиратора магии, знание русского языка, хотя насчёт последнего признака я уже не уверен, — перечислял я, — после ваших слов, склоняюсь к мысли, что там тоже имела место быть лингвистическая заготовка.
— Хорошо, проверю! — наконец, кивнул датчанин, хотя всем видом показывал, что ему не хотелось бы копать под соотечественницу. Ну да что поделать. Я не шутил, когда обещал обеспечить его работой.