Кодеры за работой. Размышления о ремесле программиста
Шрифт:
Сейбел: Университет Беркли в итоге стал известен прежде всего такими вещами, как Системная лаборатория Беркли, то есть практикой, а не вкладом в теорию.
Томпсон: Именно так. Есть источники зарождения компьютерных наук, например Корнелл, и есть подход Беркли к компьютерным наукам. Сама атмосфера места очень значима. И я провел год в Беркли не потому, что имел какие-то амбиции. Просто мне больше нечего было делать, а это нравилось.
Сейбел: Сразу после учебы?
Томпсон: Да. Честно говоря, я работал в университете и не собирался продолжать обучение, даже не подавал заявку. Это за меня сделал один из преподавателей, который
Сейбел: По-прежнему по направлению электроинжиниринга?
Томпсон: Да. И мои последние годы были просто замечательными. Я не делал ничего, чего не хотел бы делать. Никаких требований, ничего такого. Чтобы нормально выпуститься, я летом прослушал курс, кажется, по американской истории - было какое-то требование по получению степени. Но за исключением этого я преподавал почти половину всех курсов, которые должен был изучать.
Общая теория вычислений в то время как раз оформлялась как самостоятельная дисциплина. Сортировка методом Шелла только что появилась, и никто не мог понять, почему она быстрее, чем п2. Все гоняли тесты и пытались выяснить, в чем же дело; очень просто было увидеть, что она действительно сортирует, но было непонятно, почему же, собственно, она такая быстрая. Брали асимптоту и считали, почему тут n1,3, и так далее. А это же не натуральное число. И из всего этого - сортировки Шелла, интеллектуальной привлекательности сортировки Шелла и попытки выяснить, почему она такая быстрая, - вышла вся скорость вычислений. Разделяй и властвуй [72] , все эти п log n и так далее. Поразительное, захватывающее было время.
72
“Разделяй и властвуй” - важная парадигма разработки алгоритмов, заключающаяся в рекурсивном разбиении решаемой задачи на две и более подзадачи того же типа, но меньшего размера, и комбинировании их решений для получения ответа к исходной задаче.
– Прим. ред.
У меня были друзья, в том числе весьма молодые преподаватели - по математике, я с ним очень дружил, и по электроинжинирингу, а также выпускник, на которого я работал. Для меня придумывали класс, и я его обучал.
Сейбел: Вы официально изучали предмет или только по документам числились его преподавателем?
Томпсон: Нет, конечно, нигде я преподавателем не числился. Везде стоял код электроинжиниринга 199, который означал индивидуальные или групповые исследования и все такое. Они изобретали предмет, давали ему название и передавали мне. И на него приходили три-четыре студента.
Сейбел: Одним из которых на бумаге были вы.
Томпсон: Да.
Сейбел: Вам нравилось преподавать?
Томпсон: В некотором отношении. Мне приходилось преподавать в своей жизни дважды. Один раз я взял отпуск на год и преподавал в Беркли в 1975/76 гг., а еще год я читал лекции в Сиднее в 1988 г. Это очень интересно. Мне очень, очень нравится. Я занимался лабораторными исследованиями, а потом поехал в Беркли преподавать и сам изучал те предметы, которые преподавал, поскольку у меня ведь не было образования в области компьютерных наук. Обычно внештатный преподаватель ведет один предмет. У меня их было пять. Некоторые курсы я читал по два раза, и они,
Сейбел: Какую самую первую интересную программу вы написали?
Томпсон: Первая длинная вычислительная программа, которую я написал, относилась к проблеме игры в пентамино. Знаете такую?
Сейбел: С кирпичиками?
Томпсон: Да, с кирпичиками. Я запустил программу на компьютере IBM 1620, который имелся на физическом факультете. Я знал, где находятся самые лучшие компьютеры, и все их запускал на ночь для своих целей. Да и в главном компьютерном центре у меня было порядка двадцати учетных записей под разными псевдонимами. Имеется 12 пентамино - это разные типы фигур из пяти кирпичиков. И таких фигур может быть 12.
Сейбел: Примерно как в тетрисе.
Томпсон: Да. Но здесь каждая фигура состоит из пяти клеток. Если их все разложить на доске, то есть две, скажем так, наиболее приятные конфигурации. Одна - прямоугольник 10 на 6, а вторая - 8 на 8 с отверстием 2 на 2 посередине. И я решил все конфигурации для этих двух досок, то есть как разместить на них фигуры. В общем случае я решал это, сравнивая шаблон досок и шаблон фигур: как фигуры вкладываются в шаблон доски. Программа не знала, что это пентамино.
Сейбел: В принципе, это был поиск методом грубой силы?
Томпсон: Так и есть.
Сейбел: Наверное, на ассемблере?
Томпсон: Видимо, так. Да, наверное, на ассемблере. Не помню, честно говоря.
Сейбел: Где-то в это время вы должны были изучить Фортран.
Томпсон: Да, конечно, в компьютерном центре мне пришлось преподавать Фортран и отлаживать программы на нем. Но я никогда на Фортране не программировал. Довольно давно я написал компилятор Фортрана для UNIX, язык Би был неудачной попыткой написать компилятор Фортрана.
Сейбел: А я думал, Би - это ваша версия BCPL.
Томпсон: Отчасти. Начиналось все, как... впрочем, не знаю как. С семантической точки зрения, однако, это оказался BCPL. А когда я начинал, то это должен был быть Фортран. И как раз тогда у меня впервые появилось описание BCPL. Мне понравилась его четкая семантика. Я отложил Фортран, и в итоге вышел синтаксис Си и семантика BCPL.
Сейбел: Есть ли большие различия в том, как вы занимались программированием и теоретизировали по его поводу в начале карьеры и сегодня? Считаете ли вы, что программирование в каком-то смысле повзрослело или что вы повысили класс или узнали что-то такое, что заставляет вас оглянуться и сказать: “Господи, я же просто не знал, что творил!”?
Томпсон: Вовсе нет. Иногда я действительно оглядываюсь назад, но говорю: “Эх, а тогда ведь я был намного сильнее”. Начиная с момента, когда я неделю читал ту программу, и до 30-35 лет я глубоко понимал каждую строку написанного мною кода. Я мог писать программу весь день, а ночью продолжать сидеть и читать строку за строкой в поисках ошибок. На следующий день я возвращался к нему и, разумеется, находил ляп.
Сейбел: А в 35 лет вы могли вспомнить то, что написали десятью годами раньше?