Кое-что о птичках
Шрифт:
Иногда жена фотографа узнавала эти лица на yлицe или втранспорте. И тогда, затаив дыхание, она старалась незаметно наблюдать за ними, узнавая, как их зовут, их привычки и увлечения.
О! Она много знала о них. А они о ней ничего.
Фотограф не препятствовал увлечению своей бездетной жены. Для него это была просто какая-то игра. Поначалу он недоверчиво пожимал плечами, когда жена принималась рассказывать потом, что сегодня встретила кого-то из тех, кого он недавно запечатлел на фотоснимке. Потом он молча стал делать все, о чем его просила женщина: печатал дополнительные фото, увеличивали ретушировал их.
А началось
Мальчик был именно таким, каким уже несколько лет она представляла себе своего собственного так и не рождённого сына. Он стоял перед её глазами и снился ночами. Он приходил к ней в её мечтах. Она думала о нём почти всегда. Она назвала его Алёшенька, хотя и узнала потом, что настоящего мальчика с фотографии зовут по-другому. Для неё он — всё равно был Алёшенька…Её Алешенка. Во сне он приходил к ней знакомиться и называл её мамой.
С тех пор жена фотографа внимательно просматривала все фотографии, которые распечатывал муж. И когда она находила Его фотографии, то вклеивала их в альбом, который специально завела для этого.
Часто она разговаривала с этими фотографиями, целовала их, придумывала истории про своего Алёшеньку. Конечно, она любила его. Любила той самой материнской любовью, которая не помещалась в её придуманную жизнь и которую не могла подарить своему так и не рождённому ребёнку.
Но любовь её была столь большой, что одного ребёнка для этой любви было мало.
И тогда появились фотографии других понравившихся ей детей. И — другие альбомы…
Самое удивительное, что в этой схеме отношений в семье мужу отводилась роль мужчины — дети у жены фотографа, как в нормальной семье, появлялись через него, от него и при его невольном участии! И далее мужчина принимал минимальное участие во взрослении детей. Ведь советские мужчины — это были, прежде всего, «люди работы», даже можно сказать, «люди с работы», и очень мало — «люди семьи».
Так что, в каком-то смысле, система ценностей в семье фотографане была нарушена, и его это вполне устраивало.
А сам он к этому времени уже был погружён в совсем другую игру. Да, в ту самую игру, которая, помните, называлась «Сейчас вылетит птичка!»
Как пришла однажды в голову фотографа идея взять с собой на работу клетку с говорящим попугаем — не вполне понятно. Но, раз уж пришла, то пришлось ему с этой идеей и с попугаем изрядно повозиться, чтобы сделать из пьющего, пожившего и не стесняющегося в выражениях попугая ту самую «птичку-на-вы-лет», о которой здесь идёт речь.
Все взаимные обиды давно были забыты. Как собутыльники — они уважали друг друга. А совести у обоих было немного. Скорее, совесть им заменяло по-советски затёртое слово «надо». Надо просыпаться, надо идти на работу, надо идти в магазин, надо выпить…
Но, была в них какая-то стеснительность, что ли. Она их и роднила. А ещё — постоянное ощущение какой-то вины перед женой и хозяйкой. И это чувство вины оба, по-видимому, принимали за любовь к ней.
И вот, однажды, стеснительному фотографу надоело по многу раз в день обманывать доверчивых детей, которых родители привели к нему фотографироваться, говоря:
— Вот, сейчас оттуда вылетит птичка! Смотри туда!..
Ведь у него дома была настоящая птичка, которая могла бы действительно вылетать, и ему не приходилось бы каждый раз прикрывать отсутствие птички нелепыми оправданиями под ехидные взгляды родителей.
А стеснительному попугаю было трудно отказать другу-фотографу, да и обыкновенное любопытство ещё не вполне покинуло его. Ведь впереди могло ждать знакомство, пусть и мимолётное, со многими интересными людьми…
Он согласился быть у фотографа птичкой-на-вылет, хотя и не совсем понимал, зачем нужно было пугать детей своим внезапным появлением.
Фотографу пришлось изрядно усовершенствовать старый фотоаппарат в деревянном корпусе со вставляемыми в него стеклянными фотопластинами и тёмным гофрированным конусом, на конце которого зияла загадочной чернотой та самая круглая дырочка, своими размерами напоминавшая дырочку в скворечнике, из которой, собственно, и должна была появляться по команде фотографа загадочная птичка.
Дырочкой в конусе фотоаппарата, конечно, был объектив — стеклянная круглая линза средних размеров. Естественно, что через неё ничто не могло пролететь ни в каком направлении, кроме света и теней.
Но, как известно, «голь на выдумку хитра», и наш фотограф придумал, откуда действительно могла бы вылетать затаившаяся до поры до времени мудрая птичка.
Сбоку от основного ящика фотоаппарата он прикрепил к нему ещё один ящик с дырочкой и верхней крышкой.
Идея была проста: перед тем, как сделать фотоснимок, в аппарат вставлялась, как обычно, фотопластина, а в ящик сбоку помещался попугай. Там он сидел до тех пор, пока фотограф не нажимал на кнопку. Тогда щёлкал затвор фотоаппарата, производя снимок, а в тёмном ящике с попугаем загоралась красная лампочка, и он, как парашютист из самолета, должен был выпрыгивать через круглое отверстие спереди.
Наш попугай довольно быстро понял, что от него хотят, и на первых порах принялся рьяно исполнять свои «служебные» обязанности в качестве ассистента фотографа. Ему явно нравилось осознавать, что теперь у него есть постоянная работа, к которой он стал относиться со всей серьёзностью.
Казалось, что всё его напускное пьянство и словесная распущенность происходили исключительно из прежнего внутриклеточного и внутрикомнатного безделья и томительности ежедневного существования.
Правда, фотографу пришлось попросить попугая вылетать из дырочки строго по определенной траектории, чтобы не попасть в кадр. А попугаю пришлось попросить фотографа убрать нервировавшую его красную лампу из «скворечника». Договорились, что он будет вылетать строго после того, как услышит команду фотографа: «А сейчас вылетит птичка…», и услышит щелчок затвора.
После недолгих уговоров попугай согласился даже вылетать молча и не приставать к детям.
А дети после его эффектного появления бывали растеряны и слегка побаивались странного «фотографического существа». Родители детей бывали удивлены находчивостью фотографа и поражены «простотой идеи» и «качеством его дрессировки».
Благодаря попугаю фотографии получались выразительные и наполненные детскими удивлёнными глазами.
Постепенно слава об удивительном фотографе стала распространяться по городу. Записываться в очередь к нему приходилось теперь за несколько дней и даже недель. Фотоателье регулярно перевыполняло месячный, квартальный и годовой планы. Фотограф получал премии, на которые угощал попугая исключительно после работы.