Кофе с ликёром

Вечерний парк, темнеющее осеннее небо. В тусклом свете фонаря блестят лужи, укрытые сухой листвой. Зелёные, жёлтые и красные лодочки - предвестники скорой зимы. Оглянуться не успеешь, как землю укроет первый снег. Но сейчас только начало октября, и солнце на закате ещё греет.

А с утра уже вовсю хрустит под ногами. Таков он, мой северный край.

Даже не верится, что я дожила до одиннадцатого класса. Впереди экзамены и поступление, но прежде - курсы, репетиторы и учёба. Ещё ночь простоять и год продержаться, как шутит мама. Мы гуляем вдвоём по малолюдному парку. Маме было уже зябко, а я наслаждаюсь.

Видимо,

только меня греет холодное октябрьское солнца.

– Сейчас бы с богатым любовником махнуть в Европу, - смеётся мама, - или, на худой конец, в Питер!

Я вздыхаю и слышу новое предложение:

– А ещё лучше, чтобы любовник был твоим, Лада!

Смеюсь:

– А ещё лучше - махнуть вдвоём, без любовника.

– Но на его деньги!
– добавляет мама, и мы обе хохочем. Что поделать, хочется любви и тепла. Только у меня - сплошная подготовка к экзаменам, а у мамы - донельзя приземлённый и не романтичный папа.

– Ничего, - улыбаюсь я, - закончу универ, пойду работать - и на первую же зарплату поедем куда-нибудь.

– Ты поступи сначала, - фыркает мама. По привычке закатываю глаза. Поступлю, как будто у меня есть выбор!

В конце концов, это моя мечта - поступить на факультет иностранных языков. А там и до поездок в другие страны недалеко!

Туда, где осеннее солнце по-настоящему греет. И никаких любовников не нужно - я всего добьюсь сама!

Годы текли сквозь пальцы, успевать за ними было труднее и труднее. К концу универа я распрощалась со многим и многими. Школьные подруги пропали, разлетелись по другим городам и квартирам мужей. Осталась лишь горстка близких людей, за которых я не уставала благодарить судьбу. Мысли о светлом будущем тоже ушли в небытие. Практику в другие страны урезали из-за нехватки бюджета. Как оказалось, мы даже не могли работать в школе - дескать, новые стандарты. Не то, чтобы очень хотелось, но у каждого мелькала мысль. На первом курсе мы грезили о столице и международных фирмах, на последнем - хотели просто найти работу. Естественно, одного парня пристроили родители, а две беременные девчонки осели на шее мужа и государства. Я даже немного завидовала им - вдвоём выживать легче, чем одному.

Эта проза жизни совершенно разочаровала в любви. Мне было смешно, когда говорили о высоких чувствах. Всё неизменно сводилось к выживанию и потомству, а заканчивалось разводом и болью.

Красотой я не блистала, характером - тем более, а лучшей за четыре года так не стала. Те, кто говорят про счастливую жизнь молодёжи - ну-ну. Мне хотелось плюнуть в лицо всем советчикам, повторяющим: "ты могла бы то, ты могла бы это... а лучше выйди замуж" На замужестве прямо хотелось плакать. Впрочем, поиски работы тоже были похожи на слезливую драму. В двадцать первом веке трагедия - это не "Ромео и Джульетта", это в двадцать один год найти работу. Приличную, нормальную, с возможным ростом карьерным и зарплатным.

А ещё - без советчиков "уйти в декрет"!

Пять лет спустя

– Владислава Андреевна, вы слышите меня?
– перед глазами нарисовалось мрачное лицо нашего арт-директора. Я тяжело вздохнула и отложила ручку:

– Лучше бы не слышала, Арсений Петрович. Работать с вами - то ещё удовольствие.

Коллеги заухмылялись, а я заслужила суровый взгляд начальства. За излишнюю прямолинейность меня называли холодной стервой. Конечно, на совещаниях я редко показывала характер, но сейчас было трудно удержаться.

– Я тоже не восторге,

Владислава Андреевна, - фыркнул арт-директор. Снова не удержалась:

– Упаси боже от вашего восторга, Арсений Петрович. Такое редкое явление наверняка вызовет катаклизм!

– Вы уже здесь, - ледяным голосом парировал мужчина, - больше вызывать некого.

– ... Кроме представителей рекордов Гиннесса, которых наверняка стоит ждать со дня на день. Вы, несомненно, самая мрачная физиономия века...

– Хватит!
– терпение у директора закончилось раньше, чем у Островерхова. Я бросила на него слегка раздражённый взгляд - не люблю, когда последнее слово остаётся не за мной.
– Владислава, Арсений, будьте благоразумны! Это серьезный проект, на кону огромные деньги. Лично на контроле у Летова!
– он, как казалось ему, весомо поднял палец вверх. Но новость меня не обрадовала, больше огорчила. Хозяин заводов, пароходов и нашего архитектурно-дизайнерского бюро, господин Летов был человеком себе на уме. Идея вполне в его духе - поставить меня в пару к Островерхому. Правильно, пусть начальник и зам отдела занимаются текущей работой. А ведущий зарубежный проект на миллионы мы поручим Ладе.

Меня считали личной фавориткой господина Летова. За три года я добралась до ведущего переводчика отдела и могла позволить себе такие выступления на совещаниях.

Почему-то мой обычный паршивый характер никто не брал в расчёт.

Теперь я буду переводить для Островерхова все пожелания и пояснения от чехов. Одна ошибка - и меня сожрут.

Мы с арт-директором не переносили друг друга.

Конференц-зал я покидала в траурном молчании. Даже коллеги молчали - пожалуй, они впервые не знали кому сочувствовать. Либо Островерхому, что в партнёры досталась змея, либо мне - с компанией вечно мрачного и злого Арсения Петровича.

– Что ты будешь делать, Лада?
– в родном отделе, естественно, всё знали заранее. Только я, загруженная делами, не обратила внимания на повышенный возбуждённый шёпот в кабинете.

– Предаваться разврату, - лаконично ответила я, открывая ноутбук. На миг появилось ощущение, что жизнь в отделе замерла - все застыли истуканами, с поднятой кружкой и огромными глазами.

– Что?!
– Алёнка ошарашенно уставились на меня.

Снисходительно улыбнулась:

– А ты можешь как-то по-другому описать работу с Островерхим? Цензурно, конечно. Так что разврат, интим, жёсткое порно для мозгов - как не назови, моя перспектива на ближайшие три месяца.

Мимо нас прошёл недовольный начальник отдела:

– А я уж подумал... Тьфу на тебя, Ельниковская!

Только закатила глаза:

– Я лучше промолчу, Александр Николаевич.

На начальника это всегда действовало безотказно. Он покраснел, позеленел... потом побурел и громко хлопнул дверью. К счастью, меру своей испорченности вслух не произнёс, и на том спасибо.

Я не глядя вытащила из ящика початую бутылку Бейлиза и плеснула в кофе. Глазки Алёны стали круглые как блюдца. Пожав плечами, отмерила подруге в чашку три ложки напитка - в отличие от меня, её сегодня жизнь не била.

– Ты с ума сошла, Лада! А если узнают?! Уволят же сразу!

Откинула со лба прядь и фыркнула:

– Если встречусь с Островерховым трезвой - сама уволюсь ко всем чертям и пусть ищут другую дуру!

Алёна с пониманием покачала головой. Она всегда чувствовала, когда я на грани. Пожалуй, её забота была самым светлым лучиком в моей жизни, кроме редких поездок домой.

Никаких любовников, никакого тура в Европу. Проклятая работа день и ночь, а теперь и Островерхов в нагрузку. Ну здравствуй первое сентября.