Кофейня
Шрифт:
Частые перемены настроения, нервные срывы на пустом месте – это было настоящим испытанием не только для нее, но и для меня. Я с улыбкой вспоминал те первые дни, когда она у меня оставалась, и понимал, что те дни по сравнению с этими были еще цветочками. Мне казалось, что я начал сходить с ума…
Я бросал курить вместе с ней, а до этого она трижды бросала меня, ведь я не позволял ей больше курить. Ни одной сигареты, ни одной затяжки – это было сложно. Когда она крепко засыпала, я бесшумно покидал квартиру и на лестничной клетке выпускал едкие, но до последнего жара желанные клубы дыма. Я выпускал все то, что накопилось за день, и мне становилось легче. Докурив, я бросал в рот целую горсть мятных конфет, а затем принимал душ и чистил зубы, чтобы она не смогла почувствовать
Сложнее всего было смириться с тем, что смириться с собой она не могла. Ее капризы выходили за рамки нормального. Мало того, что на ужин в мою сторону летела посуда, когда я опаздывал с работы, так еще и ножи… Я их выносил из квартиры, а она в слезах сидела на кухне и просила прощения. Говорила, что ничего с собой поделать не может. Я брал ее за руки и в какой-то момент, стоя на коленях и положив голову на ее колени, я все же понимал, что счастлив. И осознавал, что все это временно. Маленькая черная полосочка, после которой наступит сплошная белая.
Последней каплей моего терпения стало обвинение в измене. Во время стирки грязного белья она нашла пятно от помады на моей белой рубашке. Она кричала и бросала в меня все, что было под рукой, а я молча пошел в гостиную, открыл ее сумочку, взял помаду и принес ее в ванную. Поставив такое же пятно рядом на этой же рубашке, она вдруг все бросила и начала меня целовать, а я ее крепко обнял. Но думал я тогда уже совсем о другом…
Я смотрел на револьвер, купленный три дня назад, весьма тяжелый и неудобный. Но куплен он был не для удобства, а для защиты. Защиты семьи. С таким отцом, как у нее, ожидать можно было чего угодно, тем более главной угрозой для меня являлся не кто иной, как ее отец. Он никогда не сможет смириться и принять меня. Одно только известие о ее беременности обеспечило мне два похода к стоматологу и один к травматологу, после чего я понял, что придется взять все в свои руки и больше их не опускать, ни перед кем и никогда. Но в этот вечер руки мои были слишком тяжелыми, как никогда в жизни, и я направил ствол прямо в висок… Я смотрел в зеркало и не думал ни о чем. Слишком много всего произошло. Терпению человека рано или поздно приходит конец. Мое терпение было взорвано и разбросано по всей квартире осколками разбитых кружек и сломанных игрушек. Боялся ли я смерти? Только не в этой жизни. И уйти я готов был навсегда и безвозвратно.
Стоп! Как щелчок. А что будет с ней, если меня не станет? Что будет с нашим ребенком, если его отец упадет однажды на пол, чтобы больше никогда не встать? Как она справится сама, если даже со мной ей это удается с огромным трудом?
Да… В тот день я впервые осознал, что рядом с ней живет вовсе не эгоист, и я почувствовал гордость, посмотрев себе в глаза. Я не сдамся, что бы ни случилось. Я не сдамся, слышишь? Я все выдержу. Я мужчина.
Начало июня, за окном светило яркое солнце, но темные шторы и свет лампочки потушили его, накрыв ее белой простыней. У нее начались схватки, и единственными ее словами тогда были «Не отпускай мою руку». Она кричала и задыхалась, глубоко дыша, а я дышал вместе с ней. Она сжимала мою руку, передавая всю свою боль, и мне казалось тогда, что это я с ней на этом столе рожаю. Вокруг мелькали люди в белых халатах. Крики, стоны… Кошмар. Страшный сон. Все как в тумане, я тогда не понимал ничего и ничего не видел. Был ли я в сознании? Только ее рука возвращала меня в эту палату. Каким бы сильным я себя ни считал до этого, то, что я видел, даже в самом ужасном сне я представить не мог. Резкий шум в ушах, в глазах помутнение, ее крики, ее боль… «Очнись, не бросай меня!» Я приходил в себя, а затем снова – головокружение, тошнота… Крики врачей. Моя рука ослабла. Щелчок. Пустота…
– Мужчина, очнитесь! – резкий запах нашатыря привел меня в чувство.
Я лежал на полу, а надо мной наклонился врач, внимательно глядя в мои глаза.
– Я в порядке. Где она? – встав на ноги, спросил я.
– Она в палате, но сейчас ее беспокоить не нужно. Она крепко спит, – ответил врач.
– Дайте мне подержать моего ребенка, – в слезах от счастья попросил его я…
С того дня прошло два месяца. Холодный август, нежданный сезон дождей. Мы сидели с ней в детской и пели колыбельную… Звоночки, маленькая кроватка. Дождь тогда пел свою песню, а мы – свою. И знаете, наша колыбель была как бумажный кораблик. С одной на другую, качая себя на волнах, мы качали кроватку. Маленькую кроватку.
Мы смотрели в окно и не видели ничего, что могло там быть. Сильный дождь, ветер. А может, гроза. Слишком тихо днем, слишком громко ночью… Дочь. Доченька. Цветочек. Маленькая Роза… Слишком тихо: она, наверное, спит и видит голубые тучки или зеленые луга, будто покрытые яркой краской, и бабочки летят ей навстречу. Так тихо, не будите ее… Она видит красивое море, где при луне уплывает закат, а на берегу теплый песок, и, рассыпая его ладошками, она улыбается. Глаза голубые. Прекрасные сны. Так тихо… Так тихо. Она просто спит.
– Нужно поменять воду, – без эмоций, устало сказала она.
– Хорошо, я схожу…
– Нет, сиди. Я сама.
Поменяв воду в вазочке, в которую мы поместили весь свой мир, до последней капли души, мы поставили ее обратно в кроватку и смотрели на свою розу… Розочку. Я по-прежнему напевал, а она осторожно качала. Так тихо. Не будите ее, она просто спит…»
Слезы капали на страницы, а она затягивалась все глубже. Ее рука дрожала, а сердце замирало с каждой строчкой. В квартире уже было светло, но она не хотела ложиться. Сон покинул ее, и даже дотлевающая в руке сигарета была последней в пачке.
«…– Мне нужно уйти, – огорченно сказала она.
– И куда ты пойдешь?
– Не важно, куда. Мне просто нужно уйти…
– Возьми меня с собой, если хочешь сбежать. Ведь куда бы ты ни бежала, далеко не убежишь. Мы вернемся обратно в эту квартиру, и все начнется заново. День за днем… Ночь за ночью. Может, ты знаешь место, которого нет на карте, в котором нет музыки и картин, где можно забыть все, оставить! Если ты знаешь, скажи…
– Тебя тогда не было рядом! Ты отпустил мою руку! Я тебя ненавижу! – в слезах закричала она.
Она била меня в грудь, а я все крепче и сильнее прижимал ее к себе. Я не знаю, где находится сердце, но я знаю, что без него можно жить. Без него можно дышать и даже любить. Да, любить… Я любил ее, несмотря на то, что она меня ненавидела. Я любил ее, не глядя ей в глаза. Я любил ее, даже когда она этого не видела. Я простил ей ее нелюбовь к себе.
– Возьми меня с собой, если хочешь уйти. Если хочешь сбежать без оглядки – беги!
Что-то громко застучало в моей груди, но это не сердце, оно давно остановилось, как сломанные часы. В один момент и навсегда. Что-то глухо и громко стучало…
– А как же наша маленькая Роза? – с искоркой надежды в глазах спросила она.
– Я пересажу ее в маленький горшочек с землей и буду поливать каждый день. Обещаю.
– Меня ты тоже пересади в тот горшочек… – это были ее последние слова в тот вечер.
Не забрав ничего из своих вещей, она ушла, положив свои ключи на холодильник. В красивом красном платье, которое мы выбирали вместе. С красной помадой на губах, тихо, не сказав даже «прощай», она ушла…
О чем я думал тогда? Мне казалось, она вернется. Я в это верил всей душой, с горящей надеждой. Я ее ждал, качая кроватку и держа в руках куклу, которую она купила на пятом месяце. Я вспоминал ее капризы, как ломал ее сигареты и выбрасывал пачку за пачкой в окно. Как целовал ее животик и как впервые услышал удары… Мне казалось, я тогда плакал, но глаза мои были сухими. Я ждал ее, чтобы назвать мамой. Матерью. Ведь я никогда ее так не называл. Я ждал ее, чтобы сказать, что, кроме нее, у меня нет никого, ради кого мне бы стоило жить, оставаться в этом забытом Богом мире. Я умру в этой проклятой квартире и хочу, чтобы меня положили рядом с дочерью, с нашей маленькой девочкой. Я буду качать ее на руках, петь красивые песни и засыпать вместе с ней. А засыпая меня землей, не нужно слез и воспоминаний, просто закопайте меня поглубже, в моей любимой синей рубашке… И знаешь, я буду рад, если в этот момент я стану для тебя любимым, как раньше…