Кофейня
Шрифт:
Он посмотрел на меня, а затем подошел к капельнице и что-то с ней сделал, после чего меня снова потянуло в сон.
– Отдыхайте, сейчас вам нужен отдых…
Последнее, что я услышал – как захлопнулась дверь. После чего наступил очередной провал.
Спустя два дня я начал себя чувствовать гораздо лучше, и веки были не такими уже тяжелыми. Вряд ли я сумел бы встать, но пошевелить руками я мог. Вокруг меня ходила молодая медсестра и ставила мне новый катетер.
– Как я здесь оказался? – спросил ее я.
– Вас привезла девушка и навещала каждый день, пока вы спали. Она представилась вашей женой.
Теперь все ясно. Но вопросов оставалось все больше и больше.
– Скажите, почему я нахожусь в отдельной палате, а не с остальными пациентами?
– Ваше
Очень мило. Отдельная палата. Особый случай. Это, наверное, такой намек, что и похороны мои тоже уже проплачены, и гроб у меня будет особый…
– Позовите врача, – попросил я ее, после чего она вышла из палаты.
Пока я ждал врача, заметил на тумбочке ключи от квартиры. Две связки ключей – ее и мои. Вот значит как. А я-то думал… Собственно, чем я вообще думал? Конечно, сбежать всегда легче, чем остаться и решить проблему. Лечение у меня оплачено… Спасибо за заботу, таких подарков мне еще никто не делал. Да, такого исхода я никак не ожидал. Ну, что ж, скатертью дорога, бриллиантовая моя!
– Здравствуйте. Как ваше самочувствие? – спросил врач, зашедший в палату.
Как мое самочувствие? Да лучше некуда, хоть сейчас на танцы, вот только тапочки переодену… Что за глупые вопросы? Разве не видно, что лежу здесь как последний доходяга, с перебинтованной головой и перебитыми ребрами? Как я себя могу чувствовать?
– Терпимо. Почему я нахожусь в отдельной палате? – риторический вопрос, но все же спросил.
– Вы знаете, ваш случай…
– Не продолжайте! Та девушка, что привезла меня, ничего не оставила, кроме связки ключей, что лежат на тумбочке?
– Нет, но она приходит каждый вечер, когда вы засыпаете, и сидит возле вас, – ответил он.
Приходит каждый вечер, когда я сплю. Интересно. Никогда бы не подумал, что инвалиды привлекают женщин. Ах, да, у меня же особый случай. Подождем до вечера, хочу взглянуть в эти невинные глаза, наполненные горем и скорбью.
Доктор оказался прав. Съев ужин, точнее, то, что они называют этим словом, я лежал с закрытыми глазами и ждал ее. Время тянулось невыносимо долго, а сердце стучало все быстрее. Я нервничал: не знаю, почему, но мне было не по себе. Она будет смотреть на меня, а я буду делать вид, что сплю. Глупо. Почему я боюсь посмотреть ей в глаза? Ничего не понимаю. Что со мной происходит? Чем я так взволнован?
Открылась дверь, я затаил дыхание и постарался не шевелиться. Она подошла ко мне и поцеловала в лоб… Холодные губы. Учащенное дыхание. Я понимал, что ей плохо, но что мне делать, я не знал. Присев на стул, стоящий возле кровати, она взяла мою руку и начала гладить, что-то тихо повторяя. Я не мог разобрать ее слов, но от этого всего мне становилось еще хуже. Моя рука задрожала, и я открыл глаза…»
– Простите, что вас беспокою, но мы уже закрываемся!
Не поверив своим ушам, Роза взглянула на часы. 22:57. Как? Целый вечер просидела здесь? Она находилась в полном недоумении. За окном было темно, только свет фонарей и проезжающих мимо автомобилей. И правильно будет сказать, что она потерялась в страницах книги, а вовсе не во времени.
Холодный ветер сопровождал ее до самого дома, а она все выше натягивала воротник пальто. Даже прикурить она не могла: ветер будто смеялся над ней и делал все, чтобы ее настроение зависело от него. Так и было. Но не успел он показать себя во всей красе, как она открыла дверь подъезда. Начался сильный дождь.
Сидя в спальне на кровати и глядя в окно, она поняла, что ей не хочется ничего. Капля за каплей стучали в окно. Капля за каплей падали на пол. Ливень внутри, а снаружи дождь. Она прикрывала рот и закрывала глаза, чтобы не видеть своих слез, горьких слез, что обжигали ее губы. Ей не хватало заботы, внимания и тепла. Роза многое отдала бы, чтобы этой ночью она уснула не одна. Чтобы кто-то прижал ее к себе и не отпускал ни на секунду. Заварить кофе, а за сигаретой открыть всю себя, чтобы он вошел в нее и больше никогда не выходил. Чтобы слушал, просто выслушал, насколько ей тошно и невыносимо быть сильной, гордой. Одной… Сколько бессонных ночей разделяла с ней подушка – она, возможно, была ее лучшей подругой ночью, а поутру она ее покидала. Ей постоянно не хватало сахара в кофе, ведь она, верно, знала, что кофе, заваренный с заботой, намного слаще и вкуснее, а пить его вдвоем – намного теплее. «Согрей меня этой холодной ночью. Как я устала. А впрочем… Я лягу одна, ты только укрой меня и закрой усталые веки. Я сегодня одна, как и завтра. Навеки…». И только дождь слушал ее немые монологи через стекло. Он был ближе всех, но разве она нуждалась в нем? Возможно, он хотел ей что-то сказать, вот только она ничего не хотела слышать.
«…Если я никогда не боялся жизни, то почему я вдруг должен бояться смерти? Пьеро… Так прозвал себя не я, а мир, в котором остается только смеяться… Комедия? Нет, скорее, драма. Трагедия… Мне не бывает плохо, и досада не мучает меня. А в сером коридоре не стены покрыты мраком, а дорога, ведущая в никуда. Мне не бывает больно, но все чаще мой смех становится громче. Пьеро. Так прозвал себя не я…
Она убеждала меня, что здесь делают самый лучший кофе в городе. Знаете, его вкус был действительно особенным, но не потому, что он был настолько изысканным, а потому, что этот кофе нравился ей. Один стаканчик на двоих. Глоток за глотком. Невероятное чувство близости… Незабываемый вкус. И знаете, я всегда думал, что губами нужно говорить. Но еще ими можно передавать свои чувства… Каждым касанием. С закрытыми глазами и открытыми объятьями. Передавать все то, что не имеет подходящих слов. Я всегда думал, что перед сном глаза нужно закрывать. И не знал, что в эти минуты я бы многое отдал, чтобы больше их не открывать. Даже время переставало дышать…
Сколько всего я мог сказать… Но я считал это постыдным, ведь мужчина должен выражать свои чувства не языком, а букетом, и заворачивать в красивый подарок. Двадцать девять роз я подарил ей на день рождения. Двадцать девять синих роз. Она была так рада, что мы еще неделю после этого не могли застелить постель. Двадцать девять… Знаете, я бы все-таки сказал… мне всегда было что сказать. Мне нравились ее глаза, ведь я никогда не видел в них своего отражения. Эти карие глаза были самыми светлыми в моей жизни. Я всегда видел в людях плохое только потому, что смотрел в них, как в зеркало. Каждый свой недостаток в другом человеке – как соринка в глазу. А тех немногих, в которых я находил свои достоинства, я уважал больше всех. Зеркало… Я всегда в людях видел зеркало, вот поэтому я так к ним и относился. Человеку порой и рот не нужно было открывать, чтобы я понял, с кем имею дело. Но в ней я не видел своего отражения. Сколько бы раз я в нее ни заглядывал.
Как только я уходил на работу, я представлял, как она лежит в моей синей рубашке и читает свою любимую книгу. Как начинает ждать меня, только вышедшего за порог квартиры, и думать, что приготовить мне на ужин. Я всегда знал, какое у нее настроение, еще на лестничной клетке. Если из квартиры шел вкусный запах, все было в порядке, и после ужина можно было смело ставить очередной рекорд, но когда запах был не особо приятным или вовсе его не было – значит, что-то случилось. Я особо не разбирался в женщинах, но ее я познавал – страница за страницей, день за днем, и больше всего мне не хотелось эту книгу дочитывать до конца. Это только в сериалах любовь начинается с постели и заканчивается уже в другой. В настоящей жизни такого слова не существует, оно теряется в днях и используется как презервативы, которыми мы никогда не пользовались. Пусть она и остается в своих сериалах, а в жизни двоих главное – это понимание. Хотя ее понять было сложно, но я все же пытался, и иногда это даже получалось, но, в основном, мы жили страстью. Такое пошлое слово, но оно действительно было самым подходящим. Как свечи, которые зажигают ночью… Капля за каплей, они догорают и оставляют после себя неприятный дым. И каждый вечер эти свечи нужно зажигать заново, ведь у них есть особенность прогорать…