Когда ад замерзнет
Шрифт:
Похоже, Димону очень не понравилось, что жертву вырвали из его когтей, но против лома нет приема, и он нехотя отступил. Я слышу, как он в коридоре раздраженно что-то бормочет, на что второй ему отвечает:
– У нее одежда чистая, а там кровища фонтаном била, и…
– На месте крови-то не было.
– Ну, а там, где его убили, должно быть ее много, а одежда…
И больше я ничего не хотела знать и слышать, а какие-то люди снуют по моей квартире, как у себя дома.
В общем, когда экзекуция закончилась, я стала еще больше походить на вампира, и единственное, чего мне хочется, – это съесть кусок мяса, запить его свежей
– Ты куда?!
Этот дружный возглас мне вообще неинтересен, идите вы все лесом, граждане. Я вас не звала, начнем с этого.
– Спать хочу.
Я ковыляю в кладовку и валюсь на матрац. Меня бьет озноб, я заворачиваюсь в плед и утыкаюсь носом в знакомо пахнущую подушку.
Хоть что-то держит меня на плаву и не дает слететь с катушек.
В дверь вдруг вошел Виталик, сел на ящик с книгами и смотрит на меня.
Глупо. Виталик ведь умер.
6
Он умер не вдруг. Пару лет ему удавалось водить Лизку за нос. Я вначале заинтересованно наблюдала за этим цирком, потом мне надоело. Тем более, что заболел папа, и нужно было ездить в больницы, аптеки, к докторам – в общем, это заняло все мое время, которое оставалось от работы. Мама тем временем нянчила Лизкиного ребенка, окончательно забросив свое рисование. Девчонка оказалась болезненной и капризной и отчего-то была очень похожа на меня, и этим фактом мама пыталась помирить меня с Лизкой – «она же твоя сестра!», как будто случайный набор генов какого-то ребенка, определивший странное внешнее сходство, мог что-то исправить в том, как они со мной обошлись. Дело-то по большому счету было вовсе не в Виталике. Дело было в моих сестрах, которые ни за что ни про что всю жизнь ненавидели меня, история с Виталиком просто вполне укладывалась в общую картину, но дело было не в нем.
Знаете, я никогда не прощаю напрасных обид.
Если я виновата, я тысячу раз извинюсь и постараюсь исправить нанесенный вред, если уж так вышло. И никто не накажет меня ужаснее, чем я сама, потому что я покой и сон теряю, если случается мне вдруг нечаянно зря обидеть кого-то, подвести или причинить неудобства. Это я говорю не для того, чтоб показать, что я вся из себя няшка, а просто – ну, вот так. Если я виновата, то обязательно это признаю. Терпеть не могу людей, которые никогда не чувствуют за собой вины, вот как мои сестрицы.
Но если меня обидеть напрасно, тут уж всяко прошу прощения, граждане, но вы сами нарвались.
Я никогда этого не забуду и при случае отомщу обязательно, хоть сколько времени пройдет.
Но даже и после этого я не прощу напрасную обиду.
Мама говорила, что так нельзя, это портит карму, но маме было простительно говорить такие вещи, она творческая личность, художница – богема, в общем. А я нет, и бухгалтерия – самая буквальная вещь в мире, и хотя я ее не люблю, и случись мне найти другое дело, которое будет приносить мне доход, я плюну на дебеты вкупе с кредитами и займусь чем-то еще, но бухгалтерия научила меня тому, что есть вещи, которые – ну, вот такие, какие есть, и ничего с этим не поделаешь.
Моя семья была такой, какой была, и пока были живы родители, я старалась ради них держаться рядом. Нет, конечно, я
А потом все вдруг очень быстро распалось.
Виталик-то свои походы налево и направо умело скрывал. Ну, как – умело… я о них знала, потому что я его видела насквозь, а Лизка долго верила, что все его отлучки и неявки ночевать – это по работе. Правда, что-то денег с этой работы было не видать, но пока не заболел папа, вопрос заработков Виталика не стоял так остро.
А потом вдруг встал.
Потому что средства, скопленные родителями, быстро таяли под напором нашей бесплатной медицины, а лучше папе не становилось. И в какой-то момент Лизка задала Виталику вполне резонный вопрос, который должна была задать уже давно, – где деньги, Зин?
Ну, и оказалось, что деньги все в развитии. В товаре. В обороте.
Короче, нет никаких денег.
Я слышала крысиный Лизкин визг и думала о том, что скоро от Виталика в нашем доме не останется ничего, кроме ребенка. Лизка плакала на кухне, Катька с мамой утешали ее, истошно визжала девчонка, хором лаяли мопсы – а я радовалась, что папа этого не видит и не слышит, его это доконало бы.
Нет, я не злорадствовала.
Вот когда я впервые увидела Виталика с чужой девицей – тогда я позлорадствовала, скрывать не стану. Я же всю дорогу думала, что Виталик бросил меня, потому что Лизка лучше, красивее, интереснее, а на самом деле ни хрена так не было, просто по своей сути Виталик был ходок. Ну, вот бывают такие мужики, им всегда нужен драйв – страсть, интерес, восторг узнавания, а когда эти этапы пройдены, они теряют весь энтузиазм и отправляются на поиски нового драйва. Незрелая личность, короче. И это я могла остаться с младенцем на руках и посторонней девицей в постели моего мужа. По счастью, Виталик увидел драйв на стороне раньше, чем у нас с ним дошло до таких вещей, как ребенок и халат со следами младенческой блевотины.
Но тогда я злорадствовала, и долго еще сцена в кафе грела мне душу. Я готова это признать, почему нет.
А потом мне стало все равно. У меня была своя жизнь, свои дела, и дома я появлялась хорошо если к вечеру, а то и к ночи. Ну, а когда папа заболел, то и вовсе мне стало не до Лизкиных семейных драм.
А вот для Лизки все только начиналось.
Она не умна, никогда умной не была. Они с Катькой по сей день пишут «ни чего» и «ни как», а то и «не как», зато частицу «не» с глаголами всегда слитно, а таблицу умножения осилили только до шести, дальше непреодолимая стена. Так что выучились они на парикмахеров да закончили курсы маникюра, на большее их мозгов не хватило.
Нет, я не считаю всех парикмахерш и маникюрш тупыми, избави меня боже так считать. Есть люди творческие, с призванием, и это работа нужная и почтенная. Эти люди могли бы реализоваться где угодно, просто любят именно это ремесло. А вот мои сестрицы звезд с неба не хватали, так что выбор профессии у них был невелик, но и спрос на их работу тоже был так себе. Папа вздыхал и говорил, что интеллект обычно дети берут от матери, и я со своими отличными отметками опровергала это правило, а мои сестры его подтверждали. Но мама нашла себя в изобразительном искусстве, хотя ее живопись немногого стоила, но она не стала скучной и ноющей домохозяйкой, а сестрам нечем было занять свое либидо и незамысловатые мозги.