Когда боги спали
Шрифт:
Покончив с этим, он очистил кинжал и амулет, чтобы на них не осталось и крошки порошка. Затем осторожно убрал предметы в седельную сумку.
На гребне холма, из-под большого валуна, пробивался родничок, создавая небольшую лужицу. Сафар обмылся в ней, пока вода не стала черной.
Затем он вышел из воды, блестя на солнце мокрой кожей и оставляя за собою темную лужицу своей скорби.
Потом он тщательно оделся в чистую тунику, бриджи и широким кожаным поясом опоясал талию. Надев сапоги, он нацепил шпоры и огляделся, обдумывая, что же дальше предстоит
Но все уже было сделано.
Поэтому он сел на камень и принялся ждать, хоть и сам не зная точно, чего же он ждет.
Он думал о Кирании. Пред ним предстал обновленный образ горы Невесты с ее свитой, и пахнуло весенним запахом обещания новизны и свежести. Он увидел широкие оттаявшие поля долины, покрытые свежими зелеными побегами, прорывающимися через остатки снегов. Увидел он просыпающиеся после зимней спячки сады, набухающие почки, где вскоре появятся вишни, персики и яблоки. Увидел он заспанных мальчуганов, гонящих коз на пастбище, хихикающих деревенских девушек, поддразнивающих ребят, увидел ворчащих старушек, отбивающих на камнях набившуюся за зиму в одежду копоть. На озеро возвращались птицы, заполняя воздух песнями ухаживаний и вызовов. Он увидел, как над покрытыми серыми сланцевыми пластинами крышами поднимаются дымки очагов, и ощутил запахи жареной баранины, нашпигованной чесноком, и свежеиспеченного хлеба, и подрумяненного на огне сыра с хрустящей корочкой. Он увидел, как за столом сидят отец, мать и сестры, которые хихикают и перешептываются, и все вместе поедают сваренную матерью овсянку, набираясь сил перед новым днем. Он услышал, как, прося подоить ее, блеет Найя и как мать кричит:
— Вставай, Сафар, ленивый мальчишка!
Сафар вскинул голову. До него донесся звук приближающихся лошадиных подков, и он улыбнулся, увидев, как на тропинке показалась Лейрия, верхом, ведущая за собой еще одну лошадь. К бедру она прижимала саблю, а за спиной у нее болтался Палимак, что-то гугукающий приветственно этому миру из корзиночки, обложенной одеялами.
Лейрия озабоченно хмурилась, но, когда она увидела его улыбку, тревога исчезла с ее лица, и она улыбнулась в ответ, и теплая надежда распустилась в ее темных глазах, подобно бутонам полей Кирании.
Она подъехала к нему, улыбаясь все шире, готовая с радостью принять любое его предложение.
И тут она увидела модель дворца, окруженного сухими ветками и осыпанного порошком, и жемчужнозубая улыбка исчезла.
— Ты готов? — спросила она дрогнувшим голосом.
Сафар ответил вопросом на вопрос:
— Какой сегодня день?
— Как, тот самый, когда я и обещала вернуться. День празднества, на котором Ирадж объявляет о наступлении эры великого благословения. — Она указала вниз, на подножие холма. — Все крестьяне только об этом и говорят.
Сафар кивнул, вспомнив последнее данное им наставление Лейрии. Именно в этот день она и обещала вернуться.
— Значит, готов, — сказал он.
— Вот и хорошо, — сказала Лейрия, — иначе мне пришлось бы стукнуть тебя по голове, связать и увезти отсюда.
Сафар понял, что она не шутит.
— Он еще охотится за мной?
— Весь Эсмир охотится за тобой, — сказала она. — Солдаты рыщут по всем селениям, мечтая о толстом кошельке, обещанном за твою голову.
Сафар рассмеялся.
— А я-то все время был тут, — сказал он. — В каких-нибудь двадцати милях от его ворот.
— Не изображай из себя такого уж умника, — ответила Лейрия. — По пути сюда я видела патруль, направляющийся в эту деревню. Часть пути я даже проделала вместе с ними. Сержант рассказал мне, что ходят слухи о каком-то безумном жреце, поселившемся на этом холме, и что это не кто иной, как переодетый Сафар Тимур.
Она пожала плечами и вновь улыбнулась.
— К счастью, он не слишком доверял этим слухам и, перед тем как заехать сюда, отправился обследовать еще несколько мест.
Сафар посмотрел на нее, отыскивая ответ на незаданный вопрос.
— Ты уверена, что тебе нужно именно это? — спросил он. — Ты можешь уехать прямо сейчас. Отдай мне ребенка и отправляйся на поиски более лучшей жизни.
— Заткнись! — воскликнул Палимак. Он смотрел прямо на Сафара. Карие глаза превратились в желтые от радости, что он увидел его. — Заткнись, заткнись, за-аткнис-сь!
И Сафар услыхал, как из корзиночки с одеялами донесся голос Гундара:
— Сам заткнись! Как же мне надоело это «заткнись». Все время только и слышу: заткнись, заткнись, за-аткнис-сь!
Лейрия расхохоталась, так что лошадь ее прянула в сторону от громкого звука.
— Вот тебе и ответ, Сафар Тимур! — воскликнула она.
И тогда он опрокинул кувшин с маслом на модель дворца. И поджег ветки, и раздул огонек, пока пламя, ожив, не заревело.
А потом он вскочил в седло, и они поехали прочь.
Когда они промчались мимо перепуганных крестьян, с холма донесся грохот. Мгновение спустя раздался второй громовой звук — издалека, но громче, гораздо громче, так громко, словно сами боги пробудились.
И тут вся северная сторона неба озарилась пеленой пламени, столь яростного, что на его фоне исчезла и Демонская луна.
Но они не оглянулись. И не остановились подождать, пока расчистится небо, пока не покажется то оплавленное место, где некогда стоял великий дворец Занзера. Где появлялись и исчезали короли со времен незапамятных.
И где последний король — король королей — Ирадж Протарус, владыка всего Эсмира, превзошедший величием самого Завоевателя Алиссарьяна, дождался назначенного судьбою часа и ушел своим путем.
До родного дома оставалась тысяча миль или более. Но манящий образ его вставал из дымки прямо перед глазами Сафара.
Он вел свой маленький отряд решительно и стремительно. Через пустыни, поля и широкие каменистые равнины, раскинувшиеся до тех самых гор, где он родился.
Он вел их в Киранию. В далекую Киранию, где по заснеженным перевалам караваны уходят к ясным горизонтам.
Он вел их туда, откуда больше никогда не уйдет.
Туда, где заканчивается эта история.