Когда был Ленин мумией
Шрифт:
— Вот пиндос, а! — Шайба ощупывал шею, отказывающую поворачиваться в стороны.
— А почему он говорит на греческом? — обвиняюще спросил Македонский. — И почему утверждает, что я родился за пределами Эллады? Только циклоп, не покидающий пещер Этны, не знает моей великой биографии.
— Он не говорит по-гречески! А великой вашей биографии мой товарищ не знает, потому что всю жизнь провел за пределами Ойкумены, в стране снегов и медведей. Отверстие в его лбу, которую вы ошибочно приняли за выколотый глаз, — след ранения, от которого он скончался, — поспешно разъяснил полководцу Ильич.
— Тогда поговори с ним на его языке, — велел Македонский. — Я завоевал Персию и Индию, Финикию и Мессопотамию, Египет и Вавилон, я слышал сотни языков и наречий, и все эти народы трепещут при одной мысли обо мне. Докажи, что он жил там, где не знают про Александра, завоевателя мира.
— Товарищ Шайба, — демонстративно громко обратился к напарнику Ленин. — Прекратите употреблять свои бранные слова. Они имеют совершенно иное значение на греческом языке и могут быть истолкованы товарищем Македонским превратно. Например, слово, которым вы только что его назвали, обозначает жителя древнегреческой колонии. Эдак мы с вами совершенно восстановим его против себя.
— Это я еще не ругался, это я только с ним поздоровался, — процедил уголовный, но все ж таки пообещал быть сдержанней.
Македонский, внимательно слушавший их разговор, тряхнул головой и милостиво и признал, что этот язык ему незнаком. После чего подозрения с Шайбы в том, что он нечеловек, были сняты и переговоры наконец стали возможны. Продумавший их тщательно Ильич бегло обрисовал полководцу пестрый состав участников съезда и перешел к сути: узурпации власти со стороны Хуфу.
— Каждому исторически и политически подкованному человеку отлично известен факт, что жрецы покоренного вами Египта официально признали вас сыном бога Амона и фараоном, — грамотно нагнетал он атмосферу. — Так по какому праву Хуфу, этот хвастливый болтун, не побежденный вами лишь потому что он предусмотрительно предпочел скончаться за три тысячелетия до вашего появления в Египте, претендует на полное и безоговорочное руководство миром? Кто вообще такой, этот Хуфу, какой след он оставил в истории человеческой цивилизации? Этот претенциозный махровый дурак квохчет над своим склепом как курица над яйцом — и это все, чем он известен…
Темпераментного Македонского долго обрабатывать не пришлось. Выпучив в бешеной ярости единственный глаз, он поклялся Зевсом и всеми олимпийскими богами, что возглавит армию и снова повергнет египтян в трепет, возвратив себе власть и трон. Ленин поддакивал, кое-что переводя Шайбе, но чаще просто многозначительно наступая уголовному на ногу, чтобы не дай бог не брякнул чего невпопад. Велев собрать ему через несколько дней войско для смотра, Македонский, словно Ихтиандр нырнул обратно в бочку и ушел с бульканьем на дно — обдумывать тактику предстоящей битвы.
— Что, Вовчик, торпеду из него делать будем? — без перевода угадал ленинскую стратегию уголовный.
— Фаланги Македонского действительно должны будут принять на себя основной удар, — с достоинством сказал Ильич. — Но это не повод, товарищ Шайба, для грубых обобщений. И вообще: не о том думаете. Наше с вами дело сейчас — срочно организовать учения, чтобы подготовить полководцу боеспособные части…
Глава 29. Товарищ рука
После того, как демон паники выполнил все наказы вавилонского халдея, фараон и его свита пропали из некрополиса — видимо, пытались спасти уцелевшие рычаги в мире живых.
По утрам мумии привычно сбредались в тронный зал на общий сбор — хотя их никто к тому не принуждал, и потерянно топтались меж колонн и каменных химер. Ленин использовал эти часы для агитационной работы, вербуя колеблящихся.
Шайба уже без всякой конспирации, открыто уводил целые группы сторонников в недры пирамиды, где они учились ходить строем и змейкой, молниеносно собираться и рассыпаться, фехтовать, стрелять из аркебуз и ППШ, колоть штыком и рубить саблей, взрывать гранаты и ставить растяжки.
Обращаться с холодным оружием лучше всего получалось у неутомимых пластиноидов — едва овладев азами фехтования, они тут же изобрели такие коварные и подлые удары, что шокировали даже своего маэстро — Веласкеса. Огнестрельное оружие, как ни странно, бойчей всего пошло у чинчорро и черебайя. Их пришитые к глазницам бусинки оказались подлинными глазами снайперов, а прикрученные веревкой к позвоночнику руки хладнокровно и точно наводили мушку на цель. Тяну к взрывчатым веществам обнаружили капуцины, чье умение устанавливать мины и маскировать растяжки с помощью пирамидной пыли можно было по праву назвать настоящим искусством. Ну а те, кто не выказал явной склонности к какому-либо занятию, под руководством Александра Великого с пиками наперевес учились ходить фалангой — и их строй с каждым днем становился все четче.
В общем, подпольщики так расслабились, что, явившись однажды утром в зал и неожиданно обнаружив там черных охранников, вновь занявших свои места по периметру тронного возвышения, Ленин был не столько поражен, сколько возмущен. Фараон и его клика вернулись в пирамиду так архинекстати, что напрочь лишенный суеверий Ильич даже подумал: неужто сон в руку?
Ему приснилась рука. Причем его собственная рука — это Ильич, изучивший свою кисть в мавзолейный период в мельчайших деталях, знал твердо. Она бойко скрипела пером, выводя на листе фразы следующего содержания: «Надо, во что бы то ни стало, сегодня вечером, сегодня ночью арестовать правительство, обезоружив (победив, если будут сопротивляться) юнкеров и т. д. Нельзя ждать!! Можно потерять все». Здесь с конца пера на лист стекла жирная клякса и рука на секунду замерла, но затем уверенно продолжила: «Правительство, — рука перечеркнула это слово и исправило его на слово „фараон“, — колеблется. Надо добить его во что бы то ни стало. Промедление в наступлении смерти подобно». И, сжав перо так, что побелели костяшки, рука поставила жирную точку.
— Всем обладателям двух ах и выше срочно пройти в покои Светозарного, — вдруг гнусаво разнеслось над залом откуда-то с потолка. — Повторяю: всем обладателям двух ах и выше срочно пройти в покои Светозарного.
Сразу забыв про вещий сон, Ленин вздрогнул и завертел головой. В рядах мумий началось оживление: указанные личности пробивали дорогу к нарисованным дверям позади трона.
— Иди, Вовчик, — свистящим шепотом подстегнул его Шайба. — Тебя вызывают…
Ильич неохотно влился в жиденькую очередь ко входу. «Что стряслось?» — гадал он, и с холодком в фантомном сердце переступил порог просторного предбанника в покоях Хуфу.
Перед знаменательной портьерой с Исидой уже собралось несколько десятков человек. Все они были египтянами, и Ленин в своей пиджачной паре смотрелся на фоне бинтов разной степени свежести как черный кот, затесавшийся в стаю ободранных городских голубей.
Из знакомых тут были лишь похожий на хорошо зажаренного таракана верховный жрец Ханопис, Шери, тихонько беседующий с Эхнатоном, Яхмос — обладатель плиссированного передника, и бараноголовое существо с пальмовым опахалом. Семеро египтян стояли отдельной надменной кучкой, золотые браслеты на их руках и ногах показывали, что в сложной иерархии пирамиды эти мумии занимают высокое место.