Когда цветут камни
Шрифт:
И Максим, повернувшись к Наде, прокричал ей в самое ухо:
— Надя, мне нужен срочно телефон! Ступай в штаб полка и скажи: телефон, телефон командиру полка!
Он посылал ее в штаб полка только для того, чтобы в ее отсутствие перенести наблюдательный пункт ближе к штурмующим.
— Что?
— Телефон! Телефон! — повторил Максим.
Надя тряхнула головой в знак того, что не поняла. В ней столько было упорства и решимости, что он чуточку оробел. Внезапно она встрепенулась: к ним поднимался телефонист с катушкой на загорбке.
— Есть телефон, есть! — счастливым голосом
Спустя некоторое время они пошли вперед, к новому наблюдательному пункту. Надя шла легко, бодро, и выражение счастья не покидало ее чуть напряженного лица.
В шестом часу вечера гвардейцы полка увидели серые, корявые, будто в коростах, стены огромного здания с четырехгранными колоннами, черными окнами, зияющими провалами. Это и был объект «153» — имперская канцелярия. Вокруг здания под защитой бетона и мрамора стрекотали фашистские пулеметы. Они продолжали жалить.
Помнил ли кто-нибудь из участников штурма, что сегодня 1 Мая? Праздник весны, цветов и человеческой радости. Тяжелыми потерями, кровью встретили его воины. Кровь была на мостовых, на асфальте, кровь на ступеньках лестниц, кровь на бинтах… мщение за гибель, за кровь братьев по оружию! Посторонись, робость, прочь с души, нерешительность! Над головами атакующих поднимались красные флаги. Сотни флагов! Воины несли их, чтобы водрузить над последней цитаделью фашизма. Кумач, кумач заполыхал в черных кварталах Тиргартена…
Перед глазами Корюкова открылась шестиугольная площадь. Это был рубеж, который предстояло преодолеть лобовым ударом. Отсюда до имперской канцелярии двести шагов: здесь фашисты уже не доверяют ни кирпичам, ни камням, они расстреливают даже камни.
Корюков решил проскочить площадь стремительным броском. Открытая атака. Другого выхода нет. Маневрировать негде и некогда. Ни пространства, ни времени.
Пришла пора взять знамя в руки и открыто вести людей сквозь огонь. Кто понесет знамя — Верба или Корюков? Понес Корюков. Вербу он оставил с артиллеристами и станковыми пулеметчиками — открыть самый сильный, самый губительный огонь для прикрытия атаки.
— Сигнал!
Орудия прямой наводки открывают огонь по амбразурам.
— Равнение на знамя! Ур-р-р-ра-а!..
Еще в юности Максим Корюков сделал для себя памятное открытие. Это случилось во время купания в пруду с ребятами. Вбегая в воду, он налетел ногой на осколок разбитой бутылки и рассадил пятку до самой кости. Он даже услышал хруст стекла под ногой. Этот хруст пробежал по позвоночнику и передался в затылок, но резкой боли Максим тогда не почувствовал, только пятка заныла. Не обращая на это внимания, он догнал друзей и переплыл с ними пруд. Но когда вытащил ногу из воды с почти отвалившейся пяткой, когда увидел обильную кровь, тотчас ощутил резкую боль в лодыжке и в позвонке. Попробовал снова опуститься в воду, но вода на этот раз не погасила боль.
Нечто похожее Максим испытал при первом ранении в боях под Москвой. Пока продолжалась атака, он не чувствовал, что пуля прошила ему правое плечо, но, когда атака закончилась, в горле что-то забулькало и в груди вспыхнул жаркий огонь. То было первое, но не последнее ранение.
И сейчас, едва успев сделать несколько размашистых шагов, Корюков почувствовал толчок в правое бедро и в бок. Нога будто сделалась длиннее. Корюков стал спотыкаться о каждый камень. Но в руках он нес знамя. Останавливаться нельзя. Иначе атака захлебнется в самом начале. Надо бежать, бежать вперед!
В бою, тем более в атаке, секунды решают все. Корюков научился ценить дорогие секунды. Упади он сейчас, и десятки гвардейцев, спасая его жизнь и знамя, лягут вместе с ним. Значит, надо держаться, не падать, держаться на нервах, как угодно, но не падать, не падать!..
Корюкову казалось, что он усиливает бег, стараясь вырвать у врага решающие секунды. Он не может выйти из боя, пока не будет взят этот дом с массивными колоннами. Пока работает сердце, пока дышит грудь, пока не вспыхнула боль и не заглушила сознание. В бою легче. В атаке боль и жар в ранах теряют силу.
Опираясь для устойчивости на древко развевающегося над головой знамени, Корюков как бы ищет опоры в густом задымленном воздухе, он делает, как ему представляется, саженные прыжки на одной ноге. До колонн, до подвального окна, через которое можно ворваться, осталось каких-нибудь двадцать шагов — три секунды времени. Опять щелчок в каску где-то возле уха. «В голову метят, сволочи. Но врете, не свалите!»
Кричать он уже не может, не хватает воздуха. Корюков чувствует, что его кто-то подхватил за поясницу и помогает делать прыжки. Справа и слева гремит «ура». Прыжок, еще один прыжок, еще один. Теперь он движется легче и быстрее. Кто же помогает ему? Кому пом силу поддерживать его шестипудовое тело?
Верба… Не умеет бегать, а догнал… И вот они вдвоем бегут обнявшись. Над ними гвардейское знамя. На знамени — Ленин. Он, будто живой, наносит последний удар по фашистскому гнезду.
— Ура-а-а! — Крик, не смолкая, катится по площади, между колоннами, проникает в подвал, на лестницы…
Бой кипит на каждой площадке, в коридорах, в залах, в комнатах. Это последний опорный пункт на подступах к имперской канцелярии. Уже занят второй этаж! Корюков находит в себе силы подняться туда. Нельзя выходить из боя, нельзя останавливаться, иначе боль возьмет верх над его волей.
Верба помогает Корюкову пробежать по коридору до угловой комнаты. Отсюда видно, как по улице текут знамена, знамена…
— Пулеметы сюда! — глухо кричит Корюков.
Этажом выше засели фашисты. На чердаке лает малокалиберная автоматическая пушка «дарданелл». Вдруг раздается сильный взрыв. «Дарданелл» подавился. Через несколько секунд с чердака мимо окон с неистовым ревом пролетают сброшенные фашисты. Кто их швыряет оттуда?
Верба выглядывает в окно: по водосточной трубе, как кошка, спускается разведчик Николай Туров. Благо, что Верба, прежде чем нажать спусковой крючок автомата, разглядел его лицо.