Когда цветут камни
Шрифт:
Так они выбрались. Уже поднявшись на дамбу, Леня сказал товарищам:
— Да, запомню я тебя, Одер. Глубокий, видать очень глубокий… — И неожиданно признался: — Ведь я почти не умею плавать.
— Что же ты молчал!.. За это тебе, знаешь… шею намылить надо, — возмутился Движенко.
— Ну, это надо посмотреть, кто кому намылит, — пошутил Медведев, разглядывая Леню. Мокрая шинель обтянула его широкие плечи и сильные руки.
— Ладно, потом выясним, сейчас некогда, — сказал Движенко и, повернувшись к Лене, строго добавил: — Если еще такое повторится — на бюро потащу.
Леня промолчал. Хоть и набрался
— Держись, крестник, держись. Все грамотно делаешь. Пора закрепляться, — услышал Максим Корюков в наушниках рации одобрительный голос командующего армией. После встречи у разрушенного моста в Польше командарм стал называть Максима Корюкова «крестником». Пошутить бы: «Держусь, крестный», но не до шуток: слева по косогору перебегали большие группы немецких солдат, готовясь броситься в контратаку.
И, ответив: «Есть, держаться!», Корюков дал сигнал пулеметчикам:
— Повернуть огонь налево.
«Эх, хотя бы троечку танков сюда! Были бы танки, мы, воспользовавшись замешательством противника, могли бы прорваться через вторую траншею его обороны и закрепиться там, на большой Зееловской гряде. Но раз командующий сказал: пора закрепляться, значит, надо закрепляться и ждать подхода танков и артиллерии».
К Одеру уже прибыл армейский понтонный батальон; на плацдарм начали переправляться остальные полки дивизии.
Вскоре вместе с ординарцем Мишей, побывавшим на переправе, на высоту поднялся почтальон. Что за славные ребята эти почтальоны! Будто заранее подготовили письма и газеты, чтобы принести их в этот новый район, занятый войсками, на этот пока еще маленький клочок заодерской земли.
— И вам, товарищ гвардии капитан, письмо есть, — сказал почтальон.
— Спасибо. Значит, и меня не забывают.
Не глядя на обратный адрес, он сунул письмо за пазуху: «Некогда сейчас читать. Да и сразу не соберешься с мыслями. Опять, наверное, вопросник отца: где проект и куда надо писать, чтобы поскорее его утвердили. Не терпится, не терпится старику».
Миша посмотрел ему в глаза:
— Товарищ гвардии капитан, это письмо от вашего брата из госпиталя.
— Что ты говоришь! От брата?
Максим вскрыл конверт.
«Здравствуй, Максим! Это пишет тебе твой родной брат Василий. Больше двух лет я находился в партизанских лесах Прибалтики. На днях мы вышли из лесов и соединились с регулярными войсками Красной Армии. Меня сразу отправили во фронтовой госпиталь. В последнем бою с фашистами я был ранен в ногу. Здесь, в госпитале, встретил товарищей, которые знают тебя. Они-то и дали мне твой адрес. Как поправлюсь, обязательно постараюсь повидаться с тобой, рассказать, как мы вас ждали, как радовались блестящим победам Красной Армии. Обнимаю и целую тебя. Твой родной брат Василий Корюков.
P. S. Ты уже капитан, поздравляю! А я как был, так и остался лейтенантом. В партизанских отрядах о новых званиях офицерам мало заботились. Ну да не в этом дело. Ладно, что голова цела… Еще раз обнимаю тебя по-братски. Василий».
— Миша, слушай! Василий нашелся! Василий!..
— Слава богу. И здоров?
За спиной послышался топот. Максим обернулся. Это связисты из дивизионного батальона связи с телефонными катушками на загорбках прибежали к нему: подана связь из штаба дивизии. И вдруг в глазах одного из телефонистов Максим заметил слезы.
— Что с тобой?
Телефонист поставил катушку к ногам Корюкова и, всхлипывая как ребенок, сообщил: тяжело ранен командир дивизии полковник Вагин.
— На переправе, в грудь осколком его…
Корюков сунул письмо в карман и там, в кармане, сжал кулак, сжал до боли в суставах. Да, на войне это нередко: радость и горе рядом.
Глава восьмая
ВАСИЛИЙ
Целую неделю шли бои по расширению Одерского плацдарма южнее Кюстрина. Многим казалось: вот-вот начнется наступление на Берлин. Но переправившиеся вслед за полком Корюкова три дивизии заняли на плацдарме оборонительные позиции, и полк Корюкова был отведен на отдых. Лишь одна рота этого полка осталась на высоте 81,5, остальные расположились у ее подножия. В тот же день Максим Корюков, теперь уже майор, получил трехдневный отпуск — он хотел навестить Васю, находящегося во фронтовом офицерском госпитале.
Ординарец Миша еще не знал, возьмет ли командир полка его с собой или оставит наводить порядок в только что построенном блиндаже: блиндаж надо было просушить, а стены обить хотя бы досками. Еще не зная решения майора, Миша принялся собирать его в дорогу. Походный чемодан он заполнил банками со сгущенным молоком, выпрошенным у командира санитарной роты для раненого брата командира полка; колбасой, шпигом, полученными у начпрода на семь дней вперед: на себя и на командира полка. Потом стал набивать командирский ранец: две пары теплого белья, два полотенца, два куска туалетного мыла, дюжину платков и красивые, с меховой подкладкой дамские ботинки, взятые в трофейном складе полка.
— Ну куда ты столько? — остановил его Максим. — И ботинки зачем?
— Ботинки… Товарищ гвардии майор… там, где-то недалеко, тоже в госпитале… старшина Кольцова.
— Надя?
— Она, товарищ гвардии майор, в ногу была ранена, и эти ботинки ей аккурат — теплые… Если вам недосуг будет, тогда я передам ей от вашего имени.
— Ты останешься здесь, Миша, за хозяина.
— Есть остаться за хозяина.. А ботинки, товарищ гвардии майор, разрешите в ранец?
Недалеко от блиндажа остановился «оппель» из трофейного парка дивизии. Шофер дал сигнал, и Миша, не дожидаясь ответа майора, унес в машину и чемодан и ранец с ботинками.
Спустя несколько часов Максим Корюков, непривычно и сильно взволнованный, переступил порог фронтового госпиталя. Брата он не видел с первого дня войны. Он считал его погибшим. И вот сейчас они увидят друг друга.
Война — суровая и беспощадная проверка человека. Дурное, если оно есть, обнажается до дна, честное крепнет, становится опорой ему самому и его товарищам по оружию. Что изменилось в характере Василия за эти годы войны?
Еще до войны Максим чувствовал, что Василий втайне издевался над его, Максима, «верблюжьей выносливостью» и «бычьим упорством», и это потому, что сам с детских лет не любил физического труда. Он не терпел даже намека на покровительство со стороны старшего брата.