Когда дует северный ветер
Шрифт:
— Хорошо! — ответила девушка, поправив винтовку, прошла мимо уступившей ей дорогу тетушки Тин и бодро зашагала прочь. Вскоре фигура ее растворилась во мраке, старая Тин и Шау Линь не спеша побрели следом.
Наконец обе свернули в один из дворов. Тотчас отрывисто тявкнула собака. Врагам мало было частой сети сыска и слежки, которой они накрыли всю округу, они заставили еще в каждом дворе держать собаку. По ночам, стоило где-то забрехать собакам, солдаты, полиция, «вооруженная охрана» — все тут как тут. Деревенские ребятишки иногда нарочно
Тин негромко крикнула псу:
— Черныш, свои!
— Черныш! — прикрикнула на него уже хозяйка дома. — Тебе что, жизнь надоела?!
Но умный пес, подав голос, лаять не стал. Да и учуял уже знакомых.
Хозяйка, ее звали Но, уложила сегодня детей пораньше, они спали во внутренней комнате. А сама, оставив дверь полуоткрытой, сидела и ждала. Днем ее предупредили заранее, но стоило Шау Линь, войдя в дом, сдвинуть платок на затылок: мол, вот она я, и Но не совладала с собой.
— О небо! Шау, ты! — Правда, возглас ее прозвучал тихо, как вздох, но глаза сразу покраснели. — Ну как, Шау, все наши здоровы? — спросила она мгновение спустя.
— Здоровы.
— Да ты садись вот здесь. А вы, тетушка, сюда присядьте.
Обрадованная и встревоженная, Но растерялась. Две табуретки заранее были поставлены у стены в укромном местечке: заглянешь в дом — и то не углядишь. Она зачем-то схватила их, но, опомнясь, тотчас опустила на место, вдруг снова взяла и опять поставила. Чайник с заваренным загодя чаем стоял на столе, но хозяйка о нем позабыла.
— Да уймись ты, сядь, посиди с нами, — сказала ей Шау.
Но села и снова давай разглядывать Шау Линь.
— Ты уж лучше повяжись платком, — сказала она гостье и вновь спросила: — Наши все ли здоровы?
— Да-да. Просили непременно зайти проведать тебя.
— Вот как. Беда-то какая! Все ждем не дождемся, когда наконец будем вместе.
— Мы там разделились, ходим собирать для вас манго. В твоем саду небось урожай уже собран.
— Ешьте на здоровье!
— Нет уж, оставим для тебя, детей-то надо кормить.
— Не выдумывай! Ешьте, испортятся ведь. Нам здесь и риса с солью хватит.
— Нет-нет. Если не выберешься за манго, пришлем на дом.
— Как тут выбраться?..
— Завтра все собираются на базаре. Потребуем у властей, чтоб отпустили собрать урожай в садах.
— Неужто? — Глаза у Но заблестели. — Вот это дело! Я-то еще с семьей перебиваюсь кое-как. А те, кто с дальних хуторов, бросили ведь и поля, и пруды рыбные. Ртов-то в каждом доме — сама знаешь, одна надежда на манго. Правильно вы решили! Люди пойдут, и я с ними… Тетушка Тин, вы уж простите, заварила я, растяпа этакая, чай и позабыла напрочь.
— Полно, какой уж тут чай. Лучше поговори с Шау, соскучилась ведь. У нас новость: Нам вернулся.
Но, оторопев, уставилась на Шау Линь:
— Правда, Шау?
— Ага,
— Ну и как он?
— Да ничего. Ранен был, изменился немного, — ответила вместо Шау тетушка Тин. Потом добавила: — У вас и без меня найдется о чем поговорить, а я лучше выйду, гляну, как там.
Она вышла за дверь и стала ходить вокруг дома.
— Свадьбу-то когда решили справить? — спросила Но.
— Думаем, после освобождения деревни.
— Что ж, оно и верно. Завтра, кровь из носу, выберусь к вам. Столько лет его не видела. Смотри, Шау, Черныш-то как тебе рад.
Старый пес и впрямь признал знакомую. Он ведь был не из тех собак, что велела держать солдатня. Как-никак родился здесь в доме, да и к превратностям войны притерпелся. Вроде человека — заслышав канонаду или рев самолетов, бежал в убежище, опережая детишек, и устраивался там под самой стенкой. Во время паводка жил вместе с людьми в лодке; станет, бывало, на носовой скамейке, задерет морду и обозревает небо и воды. Случалось, он даже убегал следом за партизанами, преследовавшими карателей.
Едва Шау Линь уселась на табуретку, Черныш стал вертеться вокруг. Он вилял хвостом, весь изгибался и, словно зная, что шуметь даже на радостях нельзя, лишь чуть слышно поскуливал.
Шау, протянув руку, погладила его по голове:
— Помнишь Нама, Черныш?
— Как не помнить! — отвечала вместо него хозяйка.
Но пес и сам ответил по-своему: засуетился, завилял хвостом пуще прежнего, стал лизать ногу гостье, заглядывать ей в лицо.
— Хватит, хватит, Черныш, — сказала хозяйка, — иди-ка гулять. Завтра возьму тебя тоже в старую нашу деревню.
Пес послушался. Он положил лапы — в знак прощания — Шау на колени и выбежал за дверь.
— Скажи еще раз, — попросила Но, — что намечается на завтра?
— Я, почитай, всех тут сагитировала.
— Да уж слыхала.
— Завтра утром люди сойдутся на базаре.
— Ясно. Завтра поутру…
— Соберемся у здания местной управы, потребуем, чтоб отпустили собрать плоды в садах.
— Думаешь, они согласятся?
— А не согласятся — сделаем по-другому.
— Могу я тебе чем-то помочь?
— На этот раз просто пойдешь вместе со всеми. Потом, если что понадобится, скажу.
— Ладно, тебе виднее. Случись завтра все по-нашему, возьму с собой малышей: скучают по родным местам, сил нет.
Старая Тин, она успела дважды обойти вокруг дома, вернулась и спросила:
— Ну как, наговорились?
— Мне пора, сестрица, — сказала Шау.
— Да-да, иди.
— Позволь только, гляну краешком глаза на малышей.
— Конечно, сюда, пожалуйста. — Но взяла гостью за руку и завела в комнату. Потом приподняла край полога, чтобы Шау могла рассмотреть детей. Их было четверо. Дальше всех, у стены, лежала дочка — старшая, ей уже минуло четырнадцать лет; рядом спали трое мальчиков: одному было десять, другому — восемь, третьему — шесть.