Когда гаснут звезды
Шрифт:
— Конечно, — сказала я, затем поблагодарила его и повесила трубку. Я никогда не возвращалась туда.
— 57-
Когда я выхожу из рощи, то направляюсь прямо на пляж Наварро, к югу от деревни, чтобы встретиться с командой поисковиков. Маленькая пляжная стоянка находится в конце заросшей дороги, которая ведет меня мимо старой гостиницы, расположенной здесь со времен бума лесозаготовок в девятнадцатом веке. В те времена побережье было усеяно собачьими норами, как их называли, крошечными судоходными пунктами, где фабричные рабочие отправляли доски
Я выхожу и, пристегивая Крикет к ремню безопасности, замечаю поблизости группу женщин, застегивающих ветровки поверх спортивной одежды. Одна из них — Эмили, и я горжусь ею. Также удивлена. Это большой шаг для нее. Секундой позже я замечаю, как Гектор топает ботинками в ожидании, как будто его ноги уже замерзли. Скорее всего, он испытывает беспокойство при мысли о том, что может найти свою сестру слишком поздно. Или вообще не найти ее.
Странно видеть его и Эмили, стоящих менее чем в двадцати футах друг от друга. За пятнадцать лет жизни Кэмерон они делили ее слепо и разобщенно, зная совершенно разные версии одной и той же девушки, версии, которые никогда не соприкасались. Но сейчас они почти это делают.
Организатор — Билл Манси, отец Кейтлин. Когда он делит группу на более мелкие подразделения, я быстро здороваюсь с Гектором, а затем встаю рядом с Эмили, чтобы оказаться в ее группе. Я не видела ее с тех пор, как было найдено тело Шеннан, и хочу знать, как у нее дела.
Кажется, она испытала облегчение от того, что сегодня утром ей удалось как-то справиться со своим страхом. Я чувствую то же самое, что и фанаты вечеринки на парковке. Наша группа была направлена в самую северную часть пляжа, где сосредоточена большая часть плавника. Прилив приносит его сюда и оставляет здесь в выбеленных солнцем кучах, где десятилетиями подростки, художники и свободные души копались в осколках, чтобы создать убежища, похожие на потерпевших кораблекрушение, и странные, сложные скульптуры, сложенные естественным образом и закрепленные на песке.
Я всегда находила эти сооружения красивыми, но сегодня дует холодный ветер, солнце скрыто, и мы здесь не как туристы, а чтобы поискать тело или место убийства.
— Вы нашли ту девушку, — говорит Эмили, когда мы начинаем идти. Ее голос звучит ломко, хрупко. — Что это значит для моей дочери?
— К сожалению, мы пока не знаем. Но в каком-то смысле это может быть хорошей новостью, Эмили. Сейчас нам помогает ФБР. У нас гораздо больше рабочих рук и больше ресурсов. Я очень надеюсь, что скоро что-нибудь щелкнет. Мы собираемся найти ее.
Когда она не отвечает, я провожаю ее взглядом до длинной кучи плавника, где есть пустые места, темные участки, которые кто-то сегодня тщательно и даже кропотливо обыщет. По напряжению в теле Эмили я могу догадаться, о чем она думает, что «найти» Кэмерон не обязательно означает вернуть ее домой живой.
Я незаметно поворачиваю нас на север, где пляж широко открыт, ограничен только скалистым черным утесом в дальнем конце и небольшим устьем, которое уже было вырыто.
— Вы знали, что Кэмерон хотела поработать моделью? — спрашиваю я ее, решив немного открыться, поделиться своими мыслями о том, хорошая это идея или нет.
— Что? Нет, Кэмерон даже не красилась. В ней не было ничего девчачьего.
— Может быть, не внешне. — Я вытаскиваю фотографию и протягиваю ей.
Она останавливается на полпути, как будто увидела змею.
— Это даже не похоже на Кэмерон. Когда она это сделала?
— В конце лета, как раз перед началом занятий. Думаю, она работала над модельным портфолио. Она вообще никогда не упоминала о своем интересе?
— Я бы сказала «нет».
— Почему?
— Потому что ей бы просто разбили сердце.
«Разбить свое сердце — это привилегия быть человеком», — говаривала Иден. Тогда я не поняла, что она имела в виду. Мое сердце было разбито много раз, и я должна была сказать спасибо? Теперь, спустя столько лет, я, по крайней мере, начинаю понимать, что она действительно говорила обо всем этом путешествии. Что иногда невозможно быть живым и не пострадать, если ты все делаешь правильно.
— Она такая красивая, — говорю я Эмили. — Возможно, у нее был шанс.
— Мир полон красивых девушек.
— Даже если бы она была разочарована, это был бы ее выбор, верно? Часть ее понимания всего этого.
Она не отвечает.
Сейчас мы в ста ярдах от устья реки, неглубокой впадины с морской водой и покрытым пеной берегом, в ста пятидесяти ярдах от линии прилива. Что-то в глади плоской воды привлекает мое внимание, я думаю, левитирующий камень или аквалангист, но на самом деле это тюлень, выныривающий на поверхность на краю устья. Мы наблюдаем, как он поднимается из мутной воды, его передние ласты, гладкая коричневая голова в профиль, нос направлен на прибой. Вот куда ему нужно идти, дюйм за дюймом — обратно к морю. Никто не может помочь ему попасть туда.
Эмили говорит:
— Почему вы заговорили об этом сейчас? Какое это имеет отношение к делу?
— Я просто пытаюсь понять сны Кэмерон.
— Почему?
По какой-то причине я не могу перестать следить за тюленем глазами. То, как животное пробирается сквозь рыхлый песок, бросая свое тело вперед, как качели или как мешок с камнями. Он был создан не для того, чтобы так двигаться, вообще не для земли, а для воды. И все же это продолжается.
— Иногда наши сны могут быть самыми откровенными вещами о нас. Кем мы являемся, когда никто не смотрит, кем, по нашему мнению, мы действительно должны быть, если мы сможем туда добраться.
Она снова бросает взгляд на фотографию, а затем смотрит на меня, смущенная или сердитая, или и то, и другое вместе.
— Вы хотите сказать, что эта Кэмерон более реальна, чем девушка, которую я видела каждый день?
— Не макияж, Эмили. Я не это имела в виду. Желание. Желание быть чем-то большим.
Когда она качает головой, я вижу, что она совсем не следит за мной. Может быть, это потому, что я едва слежу за собой. Возможно, это совершенно неправильный разговор.
Прежде чем я успеваю подвергнуть себя цензуре или передумать, я говорю: