Когда герцог вернется
Шрифт:
— Ты не одет, — захлебываясь от смеха, проговорил Годфри. — Я вижу твои колени.
— Так удобнее бегать, — сказал Симеон. — Хочешь попробовать? У меня есть еще несколько таких же штанов.
— Даже не пытайся приобщить его к этому! — рявкнула герцогиня.
— Мама… — укоризненно бросил Симеон.
— Можешь назвать меня «ваша светлость», когда мы на людях, — огрызнулась она.
— Но мы же не на людях.
— Пока я не приглашу тебя в свои личные покои, мы на людях! — упрямилась она.
Симеон проигнорировал ее слова.
— Надеюсь, к моему возвращению ты окажешь
— Окажешь честь, дашь аудиенцию… — повторил Годфри. — Ты именно так обращаешься к дикарям, когда знакомишься с ними, Симеон?
— Не смей так фамильярно обращаться к герцогу! — прикрикнула на сына мать.
Подмигнув брату, Симеон отворил дверь и спустился по ступенькам, временно оставив свою семью.
А через пару минут он уже бежал по безлюдной дорожке за усадьбой. Впрочем, и саму усадьбу можно было тоже назвать «безлюдной». Отогнав от себя эту неприятную мысль, Симеон переключился на свои ощущения, — он очень любил бегать.
О том, что бегать можно для удовольствия, а не для того, чтобы избежать опасности, Симеон узнал от абиссинского горного короля по имени Барнагаш. Для того чтобы попасть в Абиссинию по горной тропе, нужно было чем-то задобрить Барнагаша. Симеон знал о привычке этого монарха убивать людей и делить их имущество между соплеменниками, и это его тревожило.
Так что когда Симеону предложили побегать и в награду пообещали его собственную жизнь и жизни его спутников, он решил, что это дело стоящее. Барнагаш оказался коротеньким человечком с выбритой налысо головой, в монашеской сутане и в коротких штанах. На вид ему было лет пятьдесят. На нем не было обуви, и он не выказал ни малейшего желания снять с себя грубый ремень, за который был заткнут тяжелый нож. Поэтому Симеон заключил, что сможет без труда добежать до свободы.
Они собрались в большом дворе горной крепости. Кавалькада Симеона вовсю веселилась с отчаянием людей, окруженных превосходящими их по численности горцами, которые громко обсуждали, как им вот-вот вспорют животы. Люди Барнагаша веселились с энтузиазмом людей, впервые в жизни увидевших лошадей и верящих, что они схватили удачу за хвост.
Выстрелило ружье — и Барнагаш пустился бежать. Он взбежал вверх по тропе с такой легкостью, будто был горной козочкой. Симеон следовал за ним, опустив голову, его сердце тяжело забилось в грудной клетке.
Барнагаш бежал впереди, ловко перепрыгивая с камня на камень. Симеон старался не отставать. Длинные ноги позволяли ему быстро передвигаться по земле, но его легкие пылали.
Барнагаш всего на шаг опережал его, они бежали и бежали. Воздух был очень тяжелым, и голова Симеона поплыла. Словно сквозь сон он подумал, что, возможно, выиграть забег ему не удастся и он умрет при попытке сделать это.
Спустя три часа силы его оставили. Барнагаш замедлил бег, задумался и остановился. Грудь у Симеона ужасно болела, и он опасался, что его легкие полны крови.
Через некоторое время он сел и спросил Барнагаша, собирается ли тот заколоть его и скормить его тело шакалам, или сначала они вернутся в крепость.
Барнагаш в это время ковырял в зубах своим большим ножом. Он усмехнулся, показав все свои большие белые зубы. До сих пор еще никто не выдерживал трехчасового забега, так что вместо того, чтобы убивать Симеона, Барнагаш предложил ему вступить в свою армию.
Симеону понадобилось несколько недель, чтобы уговорить своего нового наставника отпустить его: ему было необходимо продолжить путешествие в Абиссинию.
— Никому не известно, почему в этой стране идет война, — сердито сказал ему Барнагаш, — но они постоянно воюют. Они могут просто так отрезать тебе голову. — Симеон не стал напоминать Барнагашу, что прием абиссинцев может оказаться куда менее опасным, чем тот, который оказал ему сам горный король.
Когда Симеон смог наконец уехать, он прихватил с собой традиционный дар провинциального правителя — долгую дружбу. А также любовь к бегу.
Бег прояснял ему разум. Заряжал энергией тело. Симеон твердо решил в ближайшие же дни приобщить к бегу Годфри — он был немного полноват в талии. Младшему брату просто необходима физическая активность, а также мужская компания.
Симеон пробежал еще одну милю, и мысли его перешли к отцу.
Разумеется, он знал, что отца не стало. Известие о его смерти пришло довольно быстро — месяца через два после похорон. Симеон тогда путешествовал по Пальмире и направлялся в Дамаск. Он заглянул в англиканскую церковь, расположенную на одной из улиц Дамаска, и заказал заупокойную службу. Но лишь оказавшись возле дверей Ревелс-Хауса, Симеон явственно осознал, что случилось. Его крепкого отца — человека, который легко подбрасывал его в воздух, сажал на коня, — не стало. И дом стал похож на пересохший колодец — пустой и безжизненный. А мать превратилась в крикливого диктатора. Младший брат тучен и вял. Усадьба в полном упадке. Даже дом разваливается, многие вещи в нем поломаны или разбиты. Ковры покрыты пятнами, драпировки выгорели.
«И кто в этом виноват?» — спросил его внутренний голос.
«Но я же теперь здесь», — ответил Симеон сам себе.
Он вернулся в Англию, чтобы привести в порядок поместье, заняться семьей, познакомиться с женой.
С его женой.
Еще один объект, который следует рассматривать очень осторожно. Похоже, в их первую встречу он вел себя не так, как надо. Она оказалась прямой противоположностью тому, что он ожидал увидеть. Золотая середина учила, что красота — это всего лишь внешняя оболочка, однако красота Исидоры исходила изнутри и была яркой, как пламя факела. Его жена походила на принцессу, только он никогда в жизни не видел принцесс со всеми зубами.
При одной мысли об Исидоре Симеону захотелось замедлить бег — из-за странной реакции его тела на возникший в голове образ. Бежать? Или?..
Бежать.
Симеон одернул спереди штаны и побежал быстрее.
Обед не задался с самого начала, когда Хонейдью расставил на столе тарелки с бульоном. Симеон совершенно забыл нелепое английское убеждение в том, что бульон подходит всем, кроме разве что несчастных инвалидов.
Он был зверски голоден после пробежки.
— Я подожду смены блюд, — сказал Симеон дворецкому.