Когда герцог вернется
Шрифт:
Хонейдью кивнул, но Симеону показалось, что в его глазах мелькнула тревога. Стол бы освещен сальными свечами, годившимися только для комнат слуг, так что Симеон не мог хорошенько разглядеть лицо дворецкого, но причина тревоги Хонейдью скоро стала понятна. Следом за бульоном подали по тонкому, как бумага, ростбифу.
Следующее блюдо было еще более удивительным. Опустив глаза на порезанное кружочками крутое яйцо, сбрызнутое каким-то коричневатым соусом, Симеон потерял терпение.
— Хонейдью, — сказал он, силясь говорить спокойно, —
В разговор вмешалась мать.
— Это я составляла меню — именно такие блюда нам подходят, — заявила она. — Если хочешь, можешь меня поблагодарить. Перед тобой блюдо под названием oeufs au lapin [1] .
— Ну да, яйца, — кивнул Симеон. — Это я вижу.
— А соус сделан из крольчатины, — сообщила герцогиня.
— А-а…
— Похоже, ты привык к более грубой пище, — заявила она.
Годфри с отчаянным энтузиазмом тыкал вилкой в яйцо, и это заставило Симеона задуматься о том, что подадут на стол дальше.
1
Яйца с кроликом (фр.).
Больше на обед ничего не было.
— Должно быть, вы шутите? — недоверчиво проговорил Симеон.
— Яйца и мясо мы получили в одном блюде, — промолвила герцогиня, глядя на него. — А начали обед с бульона. Мы в Англии, знаешь ли, не едим филе из льва! И мы с твоим отцом всегда питались умеренно.
— Никакой это не умеренный обед, — сказал Симеон. — Это обед для голодающих.
Наклонившись к нему, Годфри громко прошептал:
— Симеон, если хочешь, кто-нибудь из слуг принесет тебе перед сном большую тарелку с хлебом и сыром. А иногда они еще добавляют жир со сковороды, на которой жарилось мясо.
Мать явно это слышала, однако она с деланно равнодушным видом уставилась на противоположную стену.
Неудивительно, что несчастный мальчик округлился. Поскольку мать не давала ему той пищи, в которой нуждается его растущий организм, Годфри научился запасать жир, как голодный нищий, и при каждой возможности переедал.
Симеон повернулся к дворецкому.
— Хонейдью, — промолвил он, — прикажите миссис Балок подать к столу все, что она может приготовить в ближайшие несколько минут. Кстати, я сейчас говорю не о хлебе с сыром.
Поклонившись, Хонейдью быстро вышел из столовой. Мать Симеона надулась и закатила глаза с таким видом, словно он рыгнул в ее присутствии.
А Годфри застенчиво спросил:
— Симеон, а ты правда ел льва?
Герцогиня строго посмотрела на него, и мальчик тут же поправился:
— Ваша светлость?
— Не то чтобы это было очень часто, — ответил Симеон. — В варварских странах есть племена, которые едят львов, а потому зависят от них. Можешь мне поверить, что если бы они время от времени не ели львов, то этих хищников стало бы намного больше и они давно покончили бы с людьми.
Даже удивительно, как мать могла выражать свое презрение, не глядя на него и не говоря ни слова. Симеон снова повернулся к брату, в глазах которого загорелся непритворный интерес.
— Как-то раз я ел тушеное мясо льва, и у него был привкус дичи. Но оно показалось мне слишком грубым, — сказал он. — Честно говоря, мне бы не хотелось еще раз его пробовать.
— А ты когда-нибудь ел змею?
— Нет. Но…
— Довольно! — прикрикнула герцогиня.
На этом беседа за обеденным столом для герцога Козуэя завершилась.
Глава 4
Тор-Хаус, Кенсингтон
Лондонская резиденция герцога Бомона
22 февраля 1784 года
— Как ты считаешь, я заказала достаточно соблазнительную ночную сорочку? Или тебе кажется, что его вообще невозможно возбудить? Джемма, у тебя есть знакомый, с которым можно было бы потолковать о мужских проблемах?
Джемма поморщилась.
— Исидора, а об этом обязательно говорить за завтраком? Поскольку бедняга никогда в жизни не видел ночной сорочки, я бы посоветовала тебе выбрать самый простой фасон. К примеру, заменить кружева лентами, — предложила она. — Возможно, он не сумеет справиться с кружевами.
Опустив глаза на яйца всмятку, Исидора ощутила тошноту.
— Как бы мне в самом деле хотелось, чтобы мама была жива, — прошептала она.
— Ну и что твоя мать могла бы сделать в этой ситуации?
— Она бы посмеялась, — ответила Исидора. — Мама вообще часто смеялась. Тебе же известно, что она была итальянкой и считала англичан довольно глупыми. Кстати, отец тоже был итальянцем, и мама говорила, что он глупее самого худшего из англичан.
— Как она умерла? — спросила Джемма.
— Они плыли под парусами. Внезапно началась сильная гроза, и их яхта перевернулась. — Теперь, когда прошло столько лет, Исидора уже могла произнести эти слова недрогнувшим голосом. И это было немалым ее достижением.
— Мне так жаль, — промолвила Джемма.
— Хорошо хоть у меня сохранились воспоминания о ней и о папе, — вздохнула Исидора. — И тетушка, которая меня вырастила, была просто чудесной.
— Тетушка со стороны матери?
— Нет, сестра моего отца. После похорон она отвезла меня в поместье Козуэев. Все считали, что раз уж меня выдали замуж за герцога, будет разумно, если моим воспитанием займется его мать. Поскольку самому Козуэю уже исполнилось восемнадцать лет, мы смогли вступить в брак по доверенности. Но я была так несчастна в их доме, что тетушка вскоре забрала меня оттуда.