Когда город спит
Шрифт:
— Простите, Сэм, — поднялся со стула Моро, — я на минутку оставлю вас.
Розанов не ответил. От смеси коньяка с шампанским, которой его угостил Моро, Семену стало нехорошо. Лица сидящих за соседними столиками расплылись в мутные пятна, большой зал ресторана то кружился, то начинал покачиваться.
Розанов тяжело откинулся на спинку стула и при этом задел кого-то плечом или его задели — он точно не разобрал.
— Послушайте, — раздался над Семеном раздраженный голос. — Вы толкнули даму. В таких случаях обыкновенно извиняются.
Семен
— Я говорю, что вежливые люди в таких случаях извиняются, — повторил мужчина.
Розанову не хотелось ни ссориться, ни вообще разговаривать, однако устроить скандал в ресторане считалось среди «стиляг» признаком особой «доблести», и больше по привычке, чем сознательно, Семен произнес, еле ворочая языком:
— Пшел!
— Что? Как вы смеете?
— Пшел вон!
— Вы нахал! — взвизгнул мужчина. — Вы меня оскорбляете!
Спутница потянула его за руку и тоже очень громко сказала:
— Оставьте его, Макс, не связывайтесь. Вы же видите, что он совершенно пьян. Пойдемте.
Громкий разговор привлек внимание посетителей ресторана.
— Никуда я не уйду, — кипятился мужчина. — Я не позволю всякому мальчишке оскорблять меня!
Розанов, пошатываясь, встал и, взявшись обеими руками за спинку стула, чтобы сохранить равновесие, закричал:
— Я тебе покажу, сволочь, ты у меня вылетишь вместе со своей…
Он качнулся в сторону мужчины, и неизвестно, что бы случилось дальше, если бы не появился Моро.
— Вы с ума сошли, Сэм! — гневно сказал он. — Вы понимаете, что вы делаете! Немедленно прочь отсюда!
— Об-бождите, в-вот я его… Я ему…
Моро бесцеремонно схватил Розанова за локти и потащил к дверям, не обращая внимания на его пьяное бормотанье.
На улице стояло такси. Моро втолкнул Розановав машину, сказал шоферу адрес, дал деньги:
— Везите его живее…
Часов в десять следующего утра мать робко постучала в комнату Семена:
— Тебя…
— Что нужно? — перебил Семен.
— Тебя просят к телефону, извини, Сема.
— Какой оболтус вздумал звонить в такую рань? — ворчал Розанов, натягивая пижаму («Моднейшая, цвет — умереть можно», — рассказывал о ней приятелям Семен), и нехотя зашлепал в столовую к телефону. — Да. Я слушаю!
— Сэм? Это я, Моро. Как ваше самочувствие?
— Здравствуйте, здравствуйте, спасибо, что позвонили. Я в порядке, полном порядке, — с Моро Семен говорил иначе, чем с матерью.
— Я попрошу вас, Сэм, сейчас же заехать ко мне.
— С удовольствием, всегда рад провести с вами время…
— Произошла очень дрянная история, — перебил Моро излияния Розанова, — не мешкайте. Быстрота и натиск, как говорил гениальный Суворов.
Обуваясь, Семен долго не мог продеть шнурок в дырочку ботинка. Пальцы дрожали — от вчерашней выпивки или от волнения? Что такое могло произойти? Он, кажется, наскандалил вчера в ресторане?
Не
«Д-35» сидел за столом, перелистывая журнал.
— Рад вас видеть, Сэм, в добром здоровье. Прошу, — он указал гостю на кресло рядом с собой. — Вы помните, что произошло вчера? — спросил Моро, в упор глядя на собеседника.
Розанов выгнул дугой подбритые брови:
— Что за вопрос! Мы хорошо погуляли с вами, хорошо побеседовали, хорошо выпили.
— А что было потом?
— Потом? — Розанов немного смутился. — Потом я немного поспорил с каким-то типом.
«Д-35» наклонился вперед. Лицо его стало суровым, резче, чем всегда, обозначились морщины у глаз.
— А знаете, с кем, — Моро сделал ударение на этом слове, — если употребить ваш термин, вы «поспорили»? Вы оскорбили словами и, если бы не мое вмешательство, оскорбили бы действием Макса Винтера — иностранного гражданина, который находится в Советском Союзе по служебным делам.
Розанов, то краснея, то бледнея, с испугом смотрел на Моро.
«Туповато соображает, — подумал «Д-35», — не понимает, что случилось. Ничего, я объясню».
— Мы знакомы с Винтером, — продолжал Моро. — Я еще лежал в постели, когда он позвонил мне и потребовал назвать фамилию молодого человека, с которым я вчера был в ресторане. Винтер взбешен, он хочет обратиться к советским властям с жалобой на вас и потребовать, чтобы вас привлекли к ответственности за хулиганство. Он настаивает, чтобы я был свидетелем на суде.
— На суде! — ахнул Розанов.
«Готово! — обрадованно сказал себе «Д-35». — У него душа ушла в пятки. Еще немного припугнуть, и тогда из него хоть веревки вей».
— А что вы думаете? — сердито ответил вопросом на вопрос Моро. — Вас похвалят за такие выходки?
— Да как же так? — жалобно сказал Семен. Во рту у него пересохло. Он никак не мог овладеть собой.
— Старина Моро откровенный человек и не станет кривить душой. Вашу фамилию Винтеру я назвал — запирательство ни к чему не приведет. Я ваш друг, Сэм, но если меня вызовут в суд, я буду вынужден рассказать истину, хотя это и повредит вам. Присяга, честное слово — святые понятия для меня, Сэм, и я не могу лгать даже ради вас, которого люблю всей душой.
— Я понимаю… присяга… суд, — Розанов и сам не знал, что говорит.
— Эх, Сэм! Ну можно ли вести себя так? В любом состоянии надо оставаться корректным. Я уже не говорю о самом факте: вы обругали женщину и пожилого человека — гостя вашей страны, чуть не избили его, вели себя крайне разнузданно. Но подумайте, какие последствия будет иметь случившееся для вас, для всей вашей жизни. Приговор суда угадать трудно, однако ясно, что из института вас исключат. Ваши мечты о карьере, дипломатическом поприще, для которого, не скрою, у вас есть блестящие данные, останутся мечтами, горькими мечтами, Сэм, и все из-за пьяного скандала в ресторане. Какую глупость вы совершили, мой дорогой!