Когда говорит оружие
Шрифт:
Не успел он выстрелить, как я оказался у него за спиной.
— Только попробуй убить эту собаку, Райдинг, и я убью тебя!
Его лицо покраснело, затем побледнело. Он стоял вполоборота ко мне и понимал, что шансов у него нет.
— Когда-нибудь, — угрожающе произнес он, — ты вмешаешься не вовремя!
Джени видел всю сцену, и его сестра тоже. Они меня ужасно благодарили, и я подумал, что мне ничего не стоило бы даже убить Райдинга.
Уайт-Хиллс не без основания слыл бандитским городом. Большую часть его обитателей где-нибудь разыскивали, и хотя любому помощнику шерифа не имело смысла приезжать сюда, сейчас городок гудел как встревоженный улей. А все потому, что в Пьерсе ограбили банк, и никто в Уайт-Хиллс не сомневался, что рейнджеры обязательно заявятся сюда в поисках грабителя. Именно поэтому так подозрительно смотрели и на меня, когда я приехал в город.
И без гадалки я допер, что Гарвей Кинзелла, босс города, приставил Билла Райдинга следить за мной. Он старался знать обо всем, что происходило вокруг.
Но не только Райдинг не спускал с меня глаз. Еще два или три парня вели слежку по поручению того же Кинзеллы. И все же я не уезжал. Отчасти из-за Рут Белтон.
Тип в высоком сомбреро прислонился к стойке и неторопливо обвел комнату своими искрящимися глазами. Они зацепились за Райдинга, миновали Шорти Дюваля и наконец остановились на мне.
На мне задержались дольше всего, и я ничуть не удивился. Мы — я и он — оказались здесь самыми большими людьми. Может, я даже чуточку превосходил его, но из-за этой шляпы он выглядел таким же высоким. По его глазам никто не догадался бы, о чем он думает. Но я знал, что чувствует человек, который что-то замышляет.
Он оценивал меня, так же как и я оценивал его. Что до меня, то я вырос под кряжем Тонто, и когда захотел перегонять стада, мне пришлось отправиться на восток, чтобы добраться до них. Я перегонял коров и сдавал карты в Соноре, а когда я проезжал через Нью-Мексико или околачивался в окрестностях Линкольна, Форт-Самнера и Санта-Фе, ни Малыш Билли, ни Джесси Эванс не испытывали большого желания иметь со мной дело. Впрочем, как и я с ними.
Я не имел высокой мексиканской шляпы. Я носил шляпу с плоской тульей и плоскими полями, но зато револьверы я держал в полном порядке. Каблуки моих ботинок немного стоптались, и мне не мешало бы побриться, но ни один человек в этом городе не мог похвастаться такой силой в плечах, и ни один человек, кроме меня, не сумел бы разорвать кожаный ремень, просто расширяя грудную клетку.
Ему не понадобилось смотреть на меня второй раз. Он с ходу понял, что я тоже одиночка. Они никогда не подрежут мне шкуру так, чтобы она уместилась в рамки Кинзеллы. Как бы то ни было, он взглянул на меня, а потом сказал:
— Я угощу тебя!
И он отрезал это «тебя» так, словно огрел плетью по лицу каждого из присутствовавших в салуне.
Билл Райдинг дернулся, словно его ужалила пчела, но Кинзелла в тот день куда-то смылся, и Билл остался сидеть, где сидел.
А я направился к стойке. Амиго, мне доставило удовольствие взглянуть в длинное зеркало и увидеть, как мы оба там стоим. Вы можете проехать много миль и не найти двух таких больших людей вместе. Может, я чуточку шире его в груди, но он был большой, амиго, и с характером.
— Меня зовут Сонора, — представился он, разглядывая пшеничную водку в своем стакане.
— Меня — Дэн Кетрел, — ответил я.
Но думал я в тот момент о том, что говорилось в описании бандита, ограбившего банк в Пьерсе. Человек большого роста, говорилось там, очень большого роста, с двумя револьверами.
Сонора вполне соответствовал этому описанию. Но коли на то пошло, я тоже носил два револьвера, и в городе знал еще одного здоровенного парня, который носил два револьвера, — босс, Гарвей Кинзелла.
Мы посмотрели друг на друга, и ни один из нас ничуть не обманывался на счет другого. Он понимал, для чего я здесь, а я — для чего он здесь, и ни один из нас не находил в этом змеюшнике дружелюбного приема.
Биллу Райдингу не нравилось мое присутствие. Это наваливалось на него, как гроза наваливается тучей на каньон. Ненависть прямо-таки клокотала у него в горле, и я понимал, что скоро у нас начнутся неприятности.
По правде говоря, я и раньше знал, что рано или поздно они начнутся. Я знал это потому, что собирался очень скоро вмешаться в то, что меня совершенно не касалось. Событие назревало уже много дней, с тех самых пор, как я просек расположение земель в окрестностях города.
Я собирался сломать ограду, которая не давала коровам Рут Белтон пастись в каньоне Рифер, где росла хорошая трава.
Может быть, вы подумаете, что сломанная ограда ничего не решит. Вы, может быть, подумаете, что они поставят ее снова. И ошибетесь.
Ведь если бы я даже один раз сломал эту ограду, мне пришлось бы убить Гарвея Кинзеллу и Билла Райдинга.
Именно они хотели разорить Рут Белтон. Пока был жив ее отец, их не смели трогать. Все знали, что старик коварен, как волк на охоте. Потом его сбросила взбесившаяся лошадь, и они начали наезжать на «Бар-В».
Это совершенно меня не касалось. Я оказался здесь с вполне определенной целью и уж точно не имел права думать ни о чем другом, но иногда человек сталкивается с такой ситуацией, в которой, если только он мужчина, ему приходится показать себя. К тому же я твердо решил сломать ограду.
Это означало перестрелку, а Кинзелла чертовски злобен, да и Райдинг ничуть не лучше. Не говоря уж обо всей остальной здешней компании. Но теперь у меня сложился план, и план этот строился вокруг некоего долговязого парня в высокой шляпе, который ездил на длинноногом коричневом муле и носил два кольта Уокера.
Билл Райдинг, не уступавший по весу Кинзелле, но немного ниже нас обоих ростом, хотя почти такой же коренастый, как я, встал и подошел к стойке. Он прямо-таки лез в драку. Его большие тяжелые кулаки обожали драку без правил.
— Эй, парень, — обратился он к Соноре, — ты вроде как не всем предлагаешь выпивку? Думаешь, ты слишком хорош, чтобы пить с нами?
Локти Соноры лежали на стойке, и он даже не выпрямился; он лишь повернул голову и окинул Райдинга холодным взглядом с головы до ног, а затем снова отвернулся к своему стакану.