Когда исчезли голуби
Шрифт:
1942 Ревель Генеральный округ Эстланд Рейхскомиссариат Остланд
Когда утром грузовик с лесорубами отправится из Талина, я спрячусь среди них. До этого мне надо успеть добраться до чердака в доме на Меривялья и собрать вещи. Дом стоял пустой, поэтому идеально подходил мне. Но мне не нравилось жить здесь, как, впрочем, и в других местах, из которых ушла жизнь. Немцы съели всех голубей в этом районе. Из-за сарая больше не доносилось привычное воркование, бездомные кошки открыто бесчинствовали в комнатах и на верандах. Последнюю ночь я решил провести в сарае, а не на чердаке, впрочем, не без удовольствия. Подойдя к двери дома, я заметил, что оставленная мною для контроля доска сдвинута в сторону. Еле заметно, но все же сдвинута. Возможно, это всего лишь кошка. И все же я вытащил свой “вальтер” и прислушался. Осторожно прокрался через веранду, пересек темную гостиную. Кто-то сдвинул с места кресло, покрытое простыней. Поднимаясь по лестнице, я ступал по скрипучим ступеням. Подошел к двери чердака, приоткрыл ее и чуть не выстрелил в стоящего за дверью Ричарда.
— Что ты здесь делаешь?
Я приставил оружие к его голове. Ричард потерял от испуга голос и с трудом прохрипел, что он один. Он знал пароль. Я опустил пистолет.
— Мне сказали прийти сюда, я должен срочно уехать из страны.
— Судя по следам, оставленным тобой, ты бы не заметил, даже если бы за тобой следили.
— Пропали два чиновника из внутренней службы безопасности, на меня смотрят с подозрением. Ты должен мне помочь, у меня есть поддельные пропуска.
Я быстро собрал в рюкзак свои вещи и приказал Ричарду следовать за мной. Надо было спешить, я был уверен, что за ним следили. Ричард собрался было выйти на лестницу, но я его остановил. Мы решили уходить через крышу.Девушка-связная раздобыла для меня немецкую военную форму и принесла из леса пару банок патронов. Я попросил ее присмотреть за Ричардом, пока я не найду для него место на пароме или в моторке. Ричард положил на стол папку и сказал, что взял с собой все, что смог. Я положил рядом с папкой полученный от Юдит узелок с деньгами, Ричард убрал его в карман. Он указал на папку и сказал, что
Дерпт оказался на удивление европейским городом, несмотря на выпавшие на его долю несчастия прошлых лет. Рейхсминистр Розенберг считает, что страны Балтии имеют европейский характер. К сожалению, великолепные произведения рейхсминистра здесь неизвестны, большевики не стремились к повышению образованности в стране.
В качестве мер мы предлагаем, чтобы результаты исследований Имперского института истории новой Германии были в достаточной мере представлены также и в Эстланде, возможно, стоит подумать об организации здесь собственной референтуры. Иначе эстонцы могут не понять, насколько важным является еврейский вопрос. Во времена республики в Эстланде существовала культурная автономия евреев. Именно поэтому так важно узнать, какой вред нанесло народу такое положение, при котором евреи не имели никаких ограничений, и каким образом характерное для евреев коварство проявилось в подобной ситуации. Нет сомнения, что запрет на антисемитизм 1933 года является результатом еврейских интриг, из чего мы можем сделать вывод, что правительство в тот момент было слабым или же что эстонская нация обладает на редкость неразвитым умом. Что несколько неожиданно, так как она имеет хорошие предпосылки. Также возможно, что правительство в тот момент уже окончательно деградировало или же что евреи были членами правительства. Следует понять, каким образом столь нерадивое государство вообще сумело просуществовать хоть какое-то время. Возможно, имеет смысл сделать Эстланд самой большой еврейской резервацией во всем Остланде. Хотя начальник полиции безопасности и СД в Эстонии Зандбергер утверждает, что погромы не подходят для Эстланда в связи с таким юдофильским прошлым. От полного разрушения страну, безусловно, спасла лишь германская культурная традиция, и благодарить за это надо немецкий “ауфзегелунг” [11] . Правда, евреев здесь совсем немного, значительно меньше, чем в Литве и Латвии. Но возможно, они просто умеют приспосабливаться, так что коренное население не обращает на них внимания. В качестве местных осведомителей мы выбрали людей, имеющих германские черты. Среди балтийских немцев, возвращенных рейхом в Эстланд, нашлось немало подходящих кандидатур.
Проведение согласованной политики крайне важно для Остланда и абсолютно необходимо для вынесения общего решения.Я опустил папку и попросил у связной воды. Ричард достал свою табачную машинку и скрутил нам обоим по сигарете. Девушка заплакала. — Прочитай последние страницы, — сказал Ричард, — там говорится об “операции”. Так они называют июньские депортации.
Эстонцы вели себя совсем как евреи, послушно залезали в грузовики, послушно садились в поезда. Неприятных ситуаций не возникало. Женщины и дети плакали, всё как обычно. Разрешение взять с собой свои вещи успокаивало их так же, как и евреев.
Папка выпала у меня из рук. Связная села рядом. Ее мокрые глаза были круглыми, как луна во время ночных бомбардировок. Я подумал о своем отце. Об отце, сидящем в поезде. Не смог думать дальше. Я вновь схватил бумаги и напомнил себе о нашей цели.
— Кто это написал? — спросил я.
— Твой кузен.
— Эдгар?
— Эггерт Фюрст, так его называют. Он пришел наводить порядок в нашем отделе, и я пообещал, что никому не раскрою его прежнего имени. Эдгар утверждает, что он женился второй раз и взял фамилию жены, но слишком уж надуманно это звучит, жена якобы оказалась любительницей приключений и бросила его. Хотя не знаю, он упомянул что-то о векселях.
— Надеюсь, ты не рассказал ему о нашей деятельности?
Ричард обиделся:
— Нет, конечно.
Я ему поверил, но я знал, как изворотлив Эдгар.
— Что еще он делает, кроме как строчит рапорты в Берлин?
— Не знаю, но он хорошо ладит с немецкими офицерами, даже говорит как немец. И выглядит как настоящий ариец.
Я в очередной раз проклял про себя попытку покушения на Розенберга. Положение было серьезное, а я должен был бежать поджав хвост, как жалкая дворняга. Я стал читать дальше. Немцы были довольны тем, что отряды полиции удалось набрать так быстро, и это несмотря на то, что весь прежний полицейский состав Эстонии был уничтожен в ходе летней операции Советского Союза. Считалось, что действия СССР принесли большую пользу немцам, так как смягчили реакцию эстонцев. Никто уже не обращал внимания на поезда, идущие в лагеря, на переполненные до отказа вагоны. Никто не хотел попасть в эти вагоны.
— Но почему немцы сравнивают эстонцев с евреями? Планируют ли они организовать депортации в Германии? — спросил я. — Или здесь, в Эстонии? Собираются сделать с евреями то же самое, что русские когда-то сделали с нами? Кто с кого берет пример? Какого черта они творят?
— Плохие новости, — прошептала связная.
Я знал, что у нее есть жених и что он еврей. Альфонс предоставлял жилье бежавшим из Германии евреям, но отказался уехать в Советский Союз, когда немцы стали подходить к границам. Отца Альфонса депортировали в Сибирь, поэтому у него были вполне адекватные представления о том, что его там ждет. Я вопросительно посмотрел на связную.
— Нас всех убьют.
Голос девушки звучал ломко, но уверенно. У меня закружилась голова. Я увидел перед глазами сияющую улыбку Эдгара.1942 Ревель Генеральный округ Эстланд Рейхскомиссариат Остланд
Эдгар не мог заснуть. Он поднялся, размешал сахар в стакане воды и залпом выпил. Утром ему предстояло встретиться с унтерштурмфюрером СС Менцелем в штабе полиции безопасности, Менцель хотел поговорить о результатах работы Эдгара после перевода в Таллин, и Эдгару надо было произвести должное впечатление. Он нервничал. Впрочем, визит Менцеля в Таллин пришелся как нельзя кстати; в Германии закончилось обучение эстонских национальных кадров для полиции безопасности, и в Таллине торжественно принимали выпускников, именно они-то и не давали покоя Эдгару, добавляя беспокойных морщин на лице. Если страна наполнится специалистами из Германии, то, скорее всего, их ожидает быстрое продвижение по служебной лестнице. Найдется ли тогда применение его талантам, не забудут ли о нем, готовясь к важным операциям? Эдгар еще раз проверил свой костюм, почти новый, прекрасно сидевший. Он уже дважды за вечер почистил его щеткой. Левое плечо прежнего владельца было чуть ниже правого, поэтому Эдгару пришлось выпотрошить часть ваты из плечика, но идеальной линии плеч достичь не удалось. Несмотря на это, идти на встречу надо было именно в этом костюме, старый был совсем поношенным. Если встреча с Менцелем пройдет хорошо, он сможет, наверно, отнести пиджак настоящему портному или даже приобрести на черном рынке шерстяной ткани для нового двубортного костюма.
Унтерштурмфюрер Менцель начал встречу с похвалы: предоставленная Эдгаром информация подтвердилась, в отличие от сведений, полученных от других осведомителей, его рапорты отличаются редким профессионализмом. Эдгар вздохнул с облегчением и слегка расслабился, но одновременно почувствовал острый запах одеколона. Надеясь произвести впечатление, он решил немного сбрызнуть новый костюм, но по неосторожности вылил целый флакон. Чистка влажным полотенцем не дала результатов, а на проветривание не было времени. Чтобы пахучее облако не заполнило весь кабинет, он старался двигаться как можно меньше и незаметно отодвинул стул подальше от немца. Менцель, казалось, ничего не заметил, и Эдгар осмелел. Возможно, немец был просто деликатен, или запах на самом деле не был таким уж сильным, вполне может быть, что ему это просто показалось от волнения.
— Как вы оцениваете общее настроение в отделе Б-IV, герр Фюрст? Расскажите откровенно о ваших впечатлениях, — попросил Менцель.
— Пожалуй, основная проблема в том, что местные осведомители стучат друг на друга, герр унтерштурмфюрер. Большевиками называют кого угодно, рассадники коммунизма видят там, где их никогда не было, об одном и том же саботаже мы получаем три различных версии. Мотивы обычно самые простые — зависть, злоба и месть, все то, что управляет примитивным разумом, — сказал Эдгар. — Однажды донос написали даже на нашу квартиру, то есть находящуюся в пользовании наших агентов. Такие случаи не позволяют сконцентрироваться на делах первой необходимости. Я бы сказал, что это очень неэкономично.
Менцель слушал внимательно, слегка подавшись вперед, и робость, от которой у Эдгара подергивались ноги, исчезла. Спокойная уверенность пролилась на Эдгара так же неожиданно, как одеколон на костюм, и ощущалась так же сильно, но приятно. Даже плечи пиджака сидели как влитые, как будто костюм был специально сшит на заказ, он чувствовал себя специалистом, и это помогло ему расправить плечи.
— Ситуация действительно требует скорейшего вмешательства, иначе над нами будут смеяться. В Германии такого нет. И мы не можем позволить, чтобы кто-то использовал Германию в своих целях, — отреагировал Менцель на слова Эдгара и предложил: — Коньяк? Латвийский, со странным привкусом бензина, вы уж простите. Вторая большая проблема связана с тем, что эстонцы неохотно вступают добровольцами в наши войска. Мы ожидали гораздо большего рвения.
Менцель подчеркнул, что не ждет “приятных ответов”, ему нужна правда. Эдгар вращал коньяк в бокале, шевеля одним запястьем, и сосредоточенно смотрел на жидкость. Запах одеколона распространился по комнате, как только Эдгар потянулся за бокалом, и чувство уверенности исчезло. Пока он говорил, он совсем не помнил об одеколоне, чему способствовало и заинтересованное выражение лица Менцеля. Или ему просто показалось. Его одолевали сомнения. Карточную игру надо было вести по правилам, но он не знал, какие карты правильные, а какие нет. После переезда отдела Б-IV на Тынисмяги, где располагалась немецкая полиция безопасности Германии, он кисло отмечал, приходя в главный штаб, что другие продвигаются по служебной лестнице все выше и выше, получают ответственные задания и потом спешат куда-то в парадной униформе и каждый раз с новыми знаками отличия более высокого ранга, он же растрачивает свои таланты на недоброжелателей, сплетниц и их доносы.
Эдгар набрался храбрости и сказал:
— В народе ходят слухи, что после войны эстонцев выселят в Псковскую область или в Карелию, герр унтерштурмофицер. Такие слухи рождают недоверие к немецкой армии. После июньских депортаций эстонцы очень настороженно относятся ко всему, что может вынудить их покинуть свои дома и земли.
Менцель поднял брови и встал со стула. Плечи его напряглись, коньяк задрожал в бокале.
— Это, конечно, очень конфиденциальная информация. Но скорее всего, переселение коснется только прибалтийских евреев, возможно также живущих на побережье шведов, но эстонцев — ни в коем случае. Неужели эстонцы не знакомы с таким понятием, как благодарность?
— Я уверен, что благодарность эстонцев не знает границ в том, что касается роли рейха в освобождении Эстонии. В целом настроения в народе очень спокойные, никто не планирует взрывать, например, транспорт вермахта или что-то в этом роде, если не считать горстки большевиков. Но дефицит продуктов, безусловно, вызывает недовольство. Добровольцев было бы больше, если бы мужчины могли носить эстонскую форму.
— Посмотрим, что можно сделать в этом направлении. Ходят ли еще разговоры о Великой Финляндии?
— Практически нет. Я бы не беспокоился на этот счет.
Встреча закончилась. Эдгар поднялся и вновь почувствовал запах одеколона.
— Я порекомендовал вас одному коллеге. Позднее вы получите более точные указания. Ему необходим обзор ситуации с местной точки зрения. Можете свободно высказать ему свои наблюдения, герр Фюрст.Эдгар вышел из штаба с легким сердцем и полный надежд. Он даже улыбнулся, вспоминая о том, какое отчаяние вызвал у него поезд с добровольцами эстонского легиона СС [12] : из окон доносился веселый смех, некоторые вагоны были даже украшены березовыми ветками. Стоя на перроне, Эдгар проклинал себя за то, что вовремя не записался в полицию, что не послушался других, а пошел за Роландом. Он был бы сейчас в числе возвращающихся, слушал бы на вокзале приветственные слова представителей командного состава полиции безопасности оберштурмбаннфюрера Штёрца и оберштурмфюрера Керля, а также возвышенные речи ландесдиректора Ангелуса. Рожденное неуверенностью беспокойство росло еще и потому, что кадры, обучавшиеся на острове Стаффан, считались добровольцами армии Финляндии. Их не касался даже запрет на вручение Железного креста представителям оккупированных восточных территорий — этих юношей со Стаффана ценили столь высоко, что для них было сделано исключение, чтобы они могли получить этот крест. И они его получили. Зависть жгла Эдгара, с тех пор как он услышал, что с крестом на шее даже эстонцы могут получить места, предназначенные для немцев. Если бы он не пошел за Роландом, у него тоже сейчас был бы крест. И все же игра не была проиграна, встреча с Менцелем подтверждала это. Придет день, и его фотографию будут продавать по всей территории Третьего рейха или, по крайней мере, в Остланде, и дети будут заваривать клейстер, чтобы вклеить ее в свою тетрадку. Все еще возможно. Кузена Эдгар не видел с того самого дня, когда Роланд выгнал его из лесной избушки Леониды и дороги их разошлись навсегда. Вынужденная пауза в карьерном росте, спровоцированная Роландом, закончилась, и все, что было, осталось позади: пустое сидение в избушке и ругань из-за Розали, безумие, горящее в глазах кузена, настойчивые расспросы о жене. Какое право он имеет судить о его браке!
1942 Ревель Генеральный округ Эстланд Рейхскомиссариат Остланд
Несмотря на то что Гельмут попросил Юдит сидеть дома пятого октября и предупредил о возможных диверсиях, Герда уговорила ее пойти на проводы легионеров. Бог с ними, с диверсиями, а у парней, отправляющихся на войну, должно остаться красивое воспоминание об Эстонии.
— Чтоб не только рыдающие матери! Наш долг пойти на вокзал, — кричала Герда и с осуждением наблюдала за действиями Юдит, которая размеренными движениями смешала две части перекиси водорода и одну часть нашатырного спирта и стала ватными шариками втирать смесь в голову. Герда считала, что осветлять волосы лучше у парикмахера, который делает это гораздо профессиональнее. — Признайся, что ты наводишь марафет ради мужчин. Но тебе не надо все делать самой. Иногда мне кажется, что ты не понимаешь этого, — злилась Герда. — Дай слово, что это в последний раз! Говорят, некоторые собирают для парней посылки с едой в дорогу, я же решила просто накрасить ногти.
Юдит засмеялась. Она не могла противиться Герде, и утром они уже бежали к воротам гимназии Густава Адольфа, чтобы увидеть, как колонна добровольцев отправится в сторону Ратушной площади. Двор и дорога были усыпаны цветами, народ следовал за оркестром, толпа росла. Перед легионерами кружились девушки в национальных костюмах и прикрепляли юношам на грудь букетики цветов.
Эстонские флаги яростно трепетали, германские лениво висели у самой земли. Кто-то сделал замечание знаменосцам, хватка окрепла, флаги поднялись. Ратушная площадь бурлила и гудела, мальчишки, затаив дыхание, смотрели на легионеров, на их гордую осанку и аккуратно причесанные головы. Герда потащила Юдит за собой, их едва не затоптала толпа, но все же им удалось скорее услышать, чем увидеть выступление обергруппенфюрера СА Литцмана. Юдит поднялась на цыпочки: за Литцманом топтался Хяльмар Мяэ и, кажется, начальник полиции безопасности и СД в Эстонии Зандбергер, края белого воротника лежали на его груди словно крылья чайки, или это был оберфюрер СС Мюллер? Герда помахала рукой. Вокруг Литцмана толпились фотографы, они сновали взад-вперед, искали лучший ракурс и отбрасывали на мостовую сгоревшие лампы-вспышки, которые им выдали в несметном количестве. Площадь цвела флагами — белые, синие, черные, красные со свастикой, — от шума кружилась голова. Юдит опустилась на пятки и поправила рукой осветленные волны волос, пряди у висков опять превратились в кудряшки. Среди добровольцев не было ни одного знакомого лица, что она здесь делает? Герда сказала, что они должны прочувствовать момент: эстонцы отправляются сражаться за свою свободу, наконец-то у Эстонии появился свой легион, ты понимаешь, Юдит, как долго все ждали этого, судьба Эстонии зависит от того, какой вклад эстонцы готовы внести в борьбу с большевизмом, Юдит, ну неужели ты не понимаешь!
Юдит подняла руку, в которую Герда вложила маленький сине-черно-белый флаг. Крики усилились, и вскоре мимо Юдит прошел тот, кто вызвал столь бурные овации: унтер-офицер Ээрик Хурме с Железным крестом и медалями Зимней войны. Юдит уже знала, что завтра будет написано в газетах: что шаги легионеров были твердыми, их родители светились от гордости, эстонские флаги будут упомянуты несколько раз — но всегда вместе с немецкими, — и фотография, на которой крючконосый Литцман воодушевленно пожимает руку унтер-офицеру Хурме. Юдит знала, что Гельмут получил рапорт о настроениях в народе и что, согласно рапорту, возмущения были вызваны тем, что мобилизованным пришлось подписать бумагу, в которой говорилось, что они отправляются на службу добровольно. Составитель рапорта выказывал озабоченность подобными заявлениями и тем, что некоторые от призыва уклонялись. Но сейчас Юдит смотрела на настоящих добровольцев, на воодушевление Герды и вдруг заметила вдалеке знакомый профиль. Мужчина исчез в толпе, Юдит зажала рот рукой. Темная голова мелькнула опять, теперь уже чуть дальше, мужчина обернулся, и Юдит поняла, что ошиблась. Ее сознание вновь сыграло с ней злую шутку. Но знакомая голова появилась еще раз. Взгляд Юдит беспокойно забегал по рядам, на сей раз тщетно, она попыталась пробраться на другую сторону площади, но это было невозможно. Скорее всего, ей просто показалось. Возможно, ей привиделся покойник. Покойники могут оставаться на земле еще три месяца после смерти, чтобы попрощаться с близкими. Толпа была такой плотной, что Юдит приходилось держаться за руку Герды. Речи надо было выслушать до конца, хотя ноги уже не держали, потом еще пропеть гимн Германии и следовать за Гердой до самого вокзала. Там где-то должен быть Гельмут, выслеживающий большевистских саботажников. Легионеры выстроились на платформе. Юдит продолжала искать глазами Роланда или мужчину, похожего на него.
— На вагонах написано “Победа или смерть!”, — прокричала Герда.
А потом вдруг началось Saa vabaks Eesti meri, saa vabaks Eesti pind, поезд тронулся, песня звучала все громче. Слезы покатились по щекам Юдит.Несколько месяцев назад в кабинете Гельмута обсуждали телеграммы, полученные от Литцмана и рейхсфюрера. Девушка-служанка как раз налила господам кофе, когда Юдит вернулась из магазина с коробкой пирожных от Кагге, и, услышав звон чайных ложечек в кабинете, поспешила предложить гостям свежее угощение. Она как раз входила в комнату, когда Хяльмар Мяэ проговорил блеющим голосом:
— Мы должны пообещать, что обучение будет проходить здесь. И что их будут использовать только в сражениях с Советским Союзом, и ни в коем случае с Западом.
А потом секретарша Гельмута заболела, и Юдит предложили в штабе ее заменить. Она целый день записывала, сидя на всех встречах и заседаниях Гельмута, заполняя блокнот за блокнотом, и там говорилось, что эстонцев в немецкой армии недооценивают. Они же вовсе не считают себя бойцами второго класса. Поэтому создание отдельного легиона в элитных войсках СС изменит положение и прекратит бегство молодых людей призывного возраста в Финляндию. Юдит писала, ручка в ее руках ни на секунду не останавливалась, и она поняла, что Германия, должно быть, в отчаянии, если пытается обманным путем завлечь в свои ряды эстонцев, из которых лишь 50–70 процентов по своим расовым показателям или состоянию здоровья годны к службе в легионе СС. В тот момент, когда Юдит отправилась расшифровывать свои записи, в штаб прибыл немец, который привез письма и рассказал Гельмуту, понизив голос, что фюрер чуть не упал в обморок, услышав предложение о мобилизации украинцев. Нельзя давать оружие в ненадежные руки, только не этим дикарям!
Дома Юдит первым делом приготовила себе “Сайдкар” и потом расплакалась. Она подходила немцам лишь на 50–70 процентов, расовые показатели и состояние здоровья были вполне удовлетворительными ниже пояса, но не выше. Так сказал бы Роланд, если бы знал, и добавил бы, что для Гельмута Юдит никогда не будет столь же хороша, как стопроцентно подходящая фрейлейн. Да Юдит и не знала, какую судьбу готовят для Гельмута его друзья на родине и какие планы имеют на него родственники, независимо от того, чего и кого хочет сам Гельмут. Кто знает, может, ему уже присмотрели подходящую невесту, наверняка стопроцентную немку, которая никогда раньше не была замужем и не родилась на оккупированных восточных территориях, чьи волосы лежат красивыми мягкими волнами и не превращаются в бешеные кудряшки во время дождя. Смешав себе еще один “Сайдкар”, Юдит стала оплакивать отчаявшуюся Германию, допивая третий, она уже прикладывала к глазам холодные ложки, чтобы снять красноту и успокоиться до прихода Гельмута.
В штаб ее больше не вызывали. Но она не переживала, хотя раньше даже надеялась стать настоящим секретарем Гельмута и получить место и положение. Она хотела спешить по утрам на работу вместе с другими секретарями, переводчиками и машинистками, мечтала быть хоть самой младшей телеграфисткой, только бы находиться поближе к повседневной жизни Гельмута.
Но теперь она была довольна тем, что переводила дома длинные отчеты по безопасности водочного завода, о деятельности кондитерских фабрик Брандмана и “Каве” и статьи из эстонских газет. Она была довольна, потому что не хотела знать больше, чем нужно. Герде повезло, она не владела скорописью.