Когда камни меняют цвет
Шрифт:
– Н-не м-мог-гу б-боль… ше… – прошелестела женщина и сползла на ступени.
– Архон! Ирэйн!
Она услышала, как по ступеням застучали каблуки сапог, подняла голову и скривилась. Шамис спешил к ней. Ирэйн вяло оттолкнула его руки, но риор всё равно сжал ее плечи и поставил на ноги.
– Да вы вся горите! – воскликнул он. После поднял на руки и направился снова вверх по лестнице. – Простите меня, Ирэйн, простите, – мужчина был взволнован. – Это моя вина. Вы так разозлили меня своей выходкой. Я совсем не подумал, что лейры слишком нежны, это всё проклятый холод…
Узница не слушала. Она пребывала в странном забытьи, словно всё, что происходило сейчас, было сном. Нужно только проснуться, и тогда Шамис исчезнет, и его причитания тоже. Она откроет глаза и увидит свое обиталище, в котором царили уединение, тишина и ледяной покой…
– Я больше не причиню вам зла, обещаю. Я буду лелеять вас, будто вы нежнейший цветок… Ирэйн, вы мой цветок, мой нежный цветок, слышите? Я позову чародея, и он исцелит вас. К вечеру вам станет лучше, обещаю. А после мы вновь поговорим, и я докажу вам, что я не чудовище. Ирэйн…
– К… кукла, – прошептала узница.
– Что? Что вы сказали, Ирэйн?
– Я – кукла, – ответила она и провалилась в темноту, разом избавляясь от смотрителя, его голоса и его заботы…
Глава VIII
Светлые ресницы дрогнули, и ясные голубые глаза открылись. Действие зелья почти прошло, но разум пока оставался в плену дымки, притупившей сознание и чувства. Лейра села на широкой кровати и оглядела опочивальню, в которой провела вчерашний день и сегодняшнюю ночь. Она не ощутила любопытства, потому убранство комнаты осталось без внимания. Впрочем, опочивальня смотрителя Тангорской крепости была простой, из всех роскошеств здесь имелась лишь эта широкая кровать. Остальная мебель оказалась простой, даже безыскусной. Однако в этом не было ничего удивительного, все-таки тюрьма не родовой замок. Место службы не требовало излишеств. К тому же семьи оставались дома, и обустраивать для них служебные покои было не нужно.
Ирэйн откинула теплое мягкое одеяло и опустила ноги на коврик, лежавший у кровати. В камине еще потрескивали дрова, заботливо подкинутые хозяином покоев перед его уходом, и в опочивальне было тепло. Лейра посмотрела вниз и обнаружила грубоватые простые башмаки. На стуле висело ее платье, и женщина поспешила надеть его. Несмотря на сохранявшуюся апатию, в сорочке она чувствовала себя неуютно.
После этого нашла дверь в умывальню. Здесь обнаружился кувшин с еще не остывшей водой, и лейра привела себя в порядок. Когда с утренним омовением было покончено, Ирэйн вернулась в опочивальню. Тут она увидела гребень. По виду он был совсем новый, украшенный позолоченным узором, и в сознании мелькнула догадка, что его приготовили именно для нее. Шамис? позаботился о своей пленнице. Женщина потянулась к гребню, почти дотронулась до него, но все-таки отдернула руку, словно безделушка могла обжечь ей пальцы, и нахмурилась. Однако, бросив взгляд в зеркало, решительно сжала гребень и тщательно расчесала спутанные волосы. Затем собрала их на затылке в привычный пучок, заколола шпильками, лежавшими рядом, и покинула опочивальню.
Что делать дальше она не знала. На всякий случай подергала дверь, которая вела на выход из покоев смотрителя, но она оказалась закрытой. Тихо выругавшись, Ирэйн отправилась осматривать свое новое узилище, чтобы хоть как-то отвлечься от вернувшихся невеселых раздумий. Вскоре лейра нашла оставленный для нее завтрак. Здесь сомневаться она не стала. Двухдневный голод не позволил женщине быть гордой.
Но, закончив завтракать, лейра Дорин ощутила не насыщение, а опустошение, словно всеми своими действиями сказала Шамису безоговорочное «да». Внезапно появилось детское желание хоть как-нибудь досадить смотрителю. Ну… ну, хотя бы что-нибудь сломать. Узница усмехнулась и отрицательно покачала головой. Пора детства миновала еще пять лет назад. И если уж ты взрослая женщина, то нужно вести себя с достоинством, даже с врагом.
Ирэйн встала из-за стола и вновь побрела по маленьким покоям из трех комнат. В опочивальне и гостиной она уже была, теперь пришел черед кабинета. Женщина перешагнула порог и огляделась. Здесь имелись два шкафчика, полка с книгами и стол, на котором стояли писчие принадлежности. Еще лежал небольшой свиток. Рядом с ним располагался лист пергамента, исписанный на треть. Лейра Дорин сочла, что с ее стороны не будет наглостью сунуть нос в дела своего тюремщика, раз уж он позволил себе влезть в ее жизнь.
Потому, посмотрев на начатое послание, женщина взяла в руки свиток, развернула его и пробежалась взглядом по ровным строчкам, и по мере чтения ее губы всё больше кривила недобрая насмешливая ухмылка…
«Возлюбленный мой, если бы вы могли ощутить мою тоску по вам. День для меня стал бесконечной ночью, и супружеское ложе кажется коркой льда. Безумно не хватает ваших жарких объятий и слов, что вы шептали мне в минуты страсти. И единственное, что согревает меня сейчас – это наш сын, что так похож на вас ликом, да дитя, что я ношу под сердцем, своим шевелением утешает и дает веру, что его рождение приведет отца под родной кров. Еще два месяца, а я тороплю время, считаю дни и умоляю малыша поскорей явиться на свет, ибо тогда вы поспешите к нам, мой возлюбленный.
Я знаю, что и вы сейчас страдаете так же, как и я, также ожидаете нашей встречи. Ваша любовь придает мне сил даже через расстояние. Я чувствую ее…».
Ирэйн дочитала письмо лейры Шамис, покачала головой и взяла то, что написал сам смотритель.
«Душа моя, не проходит дня, чтобы я не думал о вас и наших детях. Вы правы, я тоскую по вам столь же сильно, как и вы обо мне. Жду мгновения, когда прижму вас к своей груди…».
Дочитав до точки, лейра зло хмыкнула и уселась на стул. Все-таки она не удержалась от ребячества, потому взяла перо, обмакнула его в чернила и, прикусив кончик языка, старательно вывела следующий строки:
«Благодарю за заботу, душа моя. Ваше внимание ценно для меня, потому обещаю вам, что не позволю черной тоске сгубить меня. Денно и нощно я забочусь об этом. Дабы плоть моя не увяла и не потеряла былой твердости, я упражняюсь с ней, как иной воин во владении мечом. Вам не о чем волноваться, душа моя, женщин в крепости нет. Последнюю я уморил голодом и холодом, дабы не смущала моего взора блеклым обликом. Потому покои мои посещают только мужчины. На них я оттачиваю свое любовное мастерство и сильно преуспел на этом поприще.
Если бы вы знали, как манят меня глаза моего помощника. И пусть он пока сопротивляется, но мне есть, чем надавить на него. Зад старшины оказался приятным на ощупь, но больше не доставляет прежнего удовольствия. Зато взгляд неизменно радуют усы стража Принка. Они такие рыжие и шелковистые на ощупь, что я не могу удержать от того, чтобы не провести по ним кончиками пальцев. Принк, впрочем, счастья своего не осознал и пытался откусить ласкавшую его длань, но я умею справляться со строптивцами. А если уж и переусердствую, то всегда можно призвать чародея, и он скроет следы моих прегрешений.