Когда любовь была «санкюлотом»
Шрифт:
«Робеспьер встретил нас стоя; на нем было некое подобие рубахи-пеньюара — его парикмахер только что закончил причесывать и пудрить ему волосы. Он был без очков, и на лице, мертвенно-бледном от пудры и природной злобности, мы увидели два тусклых глаза.
Эти глаза пристально посмотрели на нас, как будто удивляясь нашему появлению. Мы поздоровались с ним очень просто, как это было принято в то время.
Он не ответил и, повернувшись к зеркалу, взял туалетный нож и принялся счищать с лица остатки пудры. стараясь не повредить прическу. Потом он снял с плеч пеньюар и небрежно бросил
Он умылся в каком-то жалком тазике, почистил зубы, несколько раз сплюнул на пол у наших ног, подобно Потемкину, который никогда не отворачивался в сторону и мог плюнуть прямо в лицо человеку, оказавшемуся у него на пути.
Закончив, Робеспьер продолжал игнорировать нас. Он остался стоять и не предложил сесть нам. Я никогда не видел, чтобы человек был так похож на ледяную мраморную статую или мертвеца в могиле…
Вот так прошла наша встреча с Робеспьером, которую я даже не могу назвать беседой — ведь он не раскрыл рта. Он только все сильнее поджимал свои и без того узкие губы, между которыми проступала желтая лена».
Тальен не мог успокоиться после подобной встречи. Совсем наоборот.
Бывший проконсул боялся не только за свою жизнь. Он с тревогой думал о Терезии, положение которой было еще более опасно, чем его собственное. С того момента как Робеспьер заставил депутатов проголосовать за чудовищный закон Прериаля, гильотина работала без остановки, любой арестованный неизбежно попадал на эшафот.
Благодаря своей матери, жившей в Маре, Тальен снял мансарду в доме № 17 по улице Перль, в двух шагах от тюрьмы Птит Форс. Он надеялся видеть оттуда свою любовницу во время прогулок во дворе тюрьмы.
Увы, стены были слишком высоки, и ему это не удалось. Однако через подкупленного охранника ему удалось дать знать Терезии, что он не забыл о ней и пытается спасти. Несмотря на то, что его собственное положение было очень опасным, он действительно каждый день предпринимал неимоверные усилия, чтобы освободить молодую женщину, пока она не предстала перед военным судом.
Тальен знал, что суд был равносилен смертному приговору. Там не было ни допросов, ни расследования, ни дебатов. Фукье-Тенвиль был полным хозяином и как-то, в шутку (весьма мрачную, заметим) подсчитал, что он может отправлять на казнь шестьдесят человек в час…
Все политики, у которых просил помощи Тальен, сами жили под страхом ареста; все они ругали диктатуру Робеспьера, что-то обещали, а время шло, неумолимо приближая трагическую развязку.
Террор находился в своей кульминационной точке.
Несчастный проконсул начинал отчаиваться, впадая в привычное для жертв состояние апатии, но 7 термидора ему под дверь подсунули письмо, которое Терезиии удалось передать из тюрьмы.
«Тюрьма де ла Форс, 7 термидора.
От меня только что ушел судебный исполнитель. Он сказал, что завтра я предстану перед судом, то есть отправлюсь на эшафот. Это не слишком похоже на сон, который я видела сегодня ночью. Мне пригрезилось, чего Робеспьера больше нет, а двери тюрем открыты. Из-за вашей недостойной мужчины трусости во Франции скоро не останется никого, кто мог бы воплотить в жизнь мой сон, мою мечту».
Эта записка совершенно потрясла Тальена. Обвиненный в трусости, он решил во что бы то ни стало доказать любовнице, на что способен. Он задумался: времени на маневры не оставалось. Завтра, самое позднее — послезавтра, Тереэию приговорят к смерти и отправят на гильотину. Необходимо было помешать казни.
Но как это сделать?
Только ликвидировав человека, руководившего бойней и залившего кровью улицы столицы. Человека, которого звали Неподкупным…
Тальен взял лист бумаги и написал: «Будьте так же осторожны, как я храбр, прошу вас, успокойтесь, доверьтесь мне». Тальен отнес записку стражнику тюрьмы, а тот немедленно передал ее Терезии. После этого Тальен тайно встретился с несколькими депутатами Конвента, разделявшими его ненависть к тирану, и попытался склонить их к бунту.
— Нужно избавиться от чудовища! — говорил он. — Если вы поможете мне, мы скоро будем свободны.
На следующий день, 8 термидора, в тот момент, когда Робеспьер с трибуны Конвента требовал чистки Комитета всеобщей безопасности и Комитета общественного спасения и угрожал гильотиной всем инакомыслящим, Тальен с помощью Фуше готовился к решающему бою.
Наступало 9 термидора…
Когда Тальен явился в Собрание, у него был несвойственный ему решительный вид. Его подогревал образ Терезии, которую ведут в суд, к грозному Фукье-Темвилю. Встретив Гупийо де Монтегю, Тальен сказал ему:
— Приходи, я хочу, чтобы ты стал свидетелем триумфа друзей свободы: сегодня вечером Робеспьер будет свергнут!
Заседание началось. Сен-Жюст поднялся на трибуну и произнес ловко составленную речь, в которой разоблачал врагов Комитета общественного спасения и пытался объединить депутатов Конвента. Может быть, он достиг бы поставленной цели и изменил настроение Конвента, но Тальен вовремя прервал его. Громовым голосом любовник Терезии потребовал прямых доказательств, назвав слова Сен-Жюста «трусливыми инсинуациями».
Вмешательство Тальена стало сигналом к атаке. Бийо-Варенн поднялся со своего места и назвал Робеспьера революционером-ретроградом…
Взбешенный диктатор ринулся на трибуну, Депутаты не дали ему произнести ни слова, громко выкрикивая:
«Долой тирана!» Тальен занял место Робеспьера на трибуне и, воинственно размахивая в воздухе кинжалом, закричал:
— Граждане представители народа! Я вооружился этим кинжалом, чтобы пронзить себе грудь, если у вас не хватит смелости вынести обвинительное заключение!
Еще несколько дней назад подобный жест показался бы безумным и бессмысленным, но в этот день он возбудил всех членов Конвента, и они начали яростно аплодировать Тальену.
Смертельно бледный Робеспьер попытался заставить депутатов выслушать себя. Обращаясь к Тюрьо, занимавшему председательское кресло, он воскликнул:
— В последний раз, предводитель убийц, требую у тебя слова!..
— Ты получишь его в свою очередь…
— Нет, нет! — скандировал зал. — Долой тирана! Объявить его вне закона!..