Когда миллиона мало

Литвинова Анна

С прочими кандидатками – без церемоний, покрикивал. Дистанцию четко обозначал: он начальник, они – дуры. А с Богданой – трепетно, почти с уважением. Похоже, в ее легенду про университет поверил. Ох, лопух! Попросил бы принести аттестат— с одними сплошными «трояками» – и сразу все понял. Богдана даже стала раздумывать: может, романтику с ним закрутить? Попробовать замуж загнать? Но ее заводили мужики мощные, наглые, а Мирон худенький, тонкокостный, вежливый. Да и вожделенная Италия теперь совсем рядом, пьянит, манит. Лучше там попытать счастья.

Документы

на выезд Мирон оформил ловко и быстро. Двух месяцев не прошло – уже и паспорт, и виза, и легенда, что в турпоездку летят. Бабушка трепыхалась, пыталась даже телевизор продать – чтоб внучке денег в дорогу побольше. Богдана учила итальянский и практиковалась в уборке. Раньше самой грязной работы дома избегала, а тут впервые в жизни унитаз отдраила. Дело оказалось не хитрым, но довольно противным.

«Ничего, – успокаивала она себя, – долго в горничных не задержусь».

Мирон, правда, постоянно читал лекции: золотое правило успешной домработницы – знать свое место. И русские девушки в Италии уже успели заиметь не очень хорошую репутацию. Местные считают, будто каждая дать готова – за колготки и пару бокалов кампари. Есть целые отели, где селятся приехавшие из России – торгашки или просто искательницы приключений. И на вечерние дискотеки туда изо всех ближайших городков итальянские кобели едут. К огромному неудовольствию местных дам.

– Так что на улицу одни не суйтесь. Самцы прохода не дадут, а бабы – глаза могут выцарапать, – пугал Мирон.

Но Богдана не сомневалась: от надоедал она отобьется. И своего принца – непременно найдет.

Бабушка, когда прощались, плакала. Внучка притворялась, что тоже расстроена, а сама не чаяла, когда постылое Кувшинино наконец останется позади.

Еще на организационных собраниях поняла: с группой – а летело их человек двадцать – дружить не интересно. Все старше и типичные тетки. Худо одетые, усталые, с потухшими глазами. Похоже, действительно собирались остаток жизни в чужих домах унитазы мыть. За границей никто ни разу не был и в поездку собирались основательно, по-российски. Хвастались, что кипятильники с собой взяли, консервы рыбные, крупу гречневую. Самая прогрессивная – грудастая дама по имени Эльвира – щегольнула:

– А переходники у вас есть? Там розетки-то другие, нашу вилку не вставишь.

Но тетки выскочку прижали:

– Да запросто можно вставить, мы выясняли! Срезать чутка, и влезет!

«Боже, что за мелочные, глупые разговоры!» – снисходительно думала Богдана. Лично она никаких кипятильников не брала – только палочку сырокопченой колбаски бабушка раздобыла и сунула в чемодан.

Всю дорогу до Москвы она притворялась, что спит (выехали, чтобы успеть к самолету, в два часа ночи), в общих разговорах не участвовала.

На самолете Богдана прежде летала единственный раз – из Домодедово в гости к тетке в Сыктывкар. Но международный аэропорт «Шереметьево-2» оказался куда круче. Чисто, ароматы кофе и хороших лосьонов витают. Надписи на английском. Стюардессы холеные, словно фотомодели. Иностранцы. Магазинчики с матрешками.

Только тетки на регистрации злые. Видно, от зависти, что все уезжают, а им бесконечно билеты регистрировать и счастливого пути желать.

И вот, наконец, заветная красная полоса на полу. Граница. Между бедностью и богатством, старой жизнью и новой.

Богдана робко коснулась черты носком туфли.

– Дзыыынь! – раздалось в ухо.

Она вздрогнула, дернулась. Мирон хохочет:

– Это сигнализация сработала.

– Там, что ли, уже Италия? – искренно удивился кто-то из группы.

– Дура! Там полоса нейтральная! – пропел «под Высоцкого» Мирон.

Богдана с удовольствием подхватила:

– …а справа, где кусты, – наши пограничники с нашим капитаном, а на левой стороне – ихние посты.

– Гражданка, потише! – выкрикнула из будочки за красной чертой толстая тетка в погонах.

Богдана испугалась, притихла.

Еще ссадят с рейса в последний момент. Да и рано веселиться. Впереди – абсолютная неизвестность. Маленький чемоданчик, капитал в девяносто долларов (сотни, для круглого счета, они с бабушкой насобирать так и не смогли). Туристическая виза на месяц. Где она будет сегодня спать? Что есть? Или даже отдохнуть не дадут с дороги – сразу погонят мыть чей-то туалет?

Но переступили красный рубеж, в паспорт шлепнулся штамп о выезде – и страх сменился восторгом.

Полоса нейтральная оказалась вся усеяна сверкающими магазинами, бары подмигивали иллюминацией, даже газетный киоск на западный манер – на стеллажах, в открытом доступе, вода, газеты, жвачки.

В группе сразу оживились, стали обсуждать: много ли воруют? И сколько народу попадаются?

Мирон усмехнулся:

– Всех берут. Тут скрытых камер полно.

И обратился к своим подопечным:

– Предупреждаю сразу: в Италии еще хуже. Вроде товар в доступе открытом, никто не караулит, а на самом деле или заснимут, или человек добрый настучит. И прощай, Европа. Навсегда въезд закроют. И штраф еще влепят.

Будущие горничные сбились в кучку, внимая своему пастуху.

Мимо них текли расслабленные иностранцы. Новые русские в заграничных пальто поглядывали презрительно. Одна из теток (она все бары разглядывала) громко вскрикнула:

– Ой! Пиво! «Гиннесс» настоящий!

– Два доллара, – просветил Мирон. – Хочешь – иди покупай.

– Нет-нет, – перепугалась та.

– Я бы тоже выпила. Если ты угостишь, – улыбнулась Богдана.

Ей нравилось смущать Мирона (совсем молодого, но исключительно важного в своей миссии).

Поводырь запунцовел, нахмурился:

– Подождешь. В самолете тебе нальют. Бесплатно. Но не «Гиннесс». Чего попроще.

Богдана не отставала:

– А на ужин в пиццерию поведешь? В настоящую?

– Не ходи, Богдана, в пиццерию, там мафия, – ответил он модной в те годы присказкой.

– Объедков из ресторана тебе дадут, – предрекла Эльвира.

Но Мирон загадочно улыбнулся:

– Нет, девочки. Сегодня мы гуляем. Я вас в честь приезда на ярмарке буду кормить. В Болонье.