Когда море стало серебряным

Лин Грейс

Женщина открыла глаза.

– Дети? – прошептала она. – Откуда здесь дети? Что случилось?

– Ваш конь сбросил вас, – объяснил Ишань. – Мы подошли глянуть, целы ли вы.

Женщина села. Она посмотрела на них, а потом по сторонам, на деревья и скалы. У неё глаза человека, который давно не знает радости, подумала Пиньмэй.

– Я припоминаю, – сказала женщина. Голос

её звучал как бамбуковые колокольчики. – Байма вдруг встал на дыбы. Это совсем на него не похоже. Наверное, что-то его напугало.

Пиньмэй вспомнила красную бабочку среди снежинок, которая ей померещилась… или не померещилась? Может, это бабочка испугала коня?

– А где моя… – женщина раздвинула складки шёлка, отыскала крошечную сумочку и со вздохом облегчения прижала к груди. – Вот она. Надеюсь, она цела.

Женщина открыла сумочку и достала расшитый кусок ткани. Когда она его распрямила, у Пиньмэй перехватило дыхание. Это была вышивка, целая вышитая картина. Прекрасный дворец, окружённый чудесным садом, в саду пруды с золотыми рыбками, цветы, красные беседки. Вдоль каменной стены струился сверкающий водный поток, далеко в облаках тонули вершины гор. Вышиты были даже мельчайшие детали, от окон в форме бабочки до уток, плавающих в пруду. Пиньмэй знала, что Ама считалась искусной вышивальщицей, но эта работа была поистине необыкновенной. Каждый стежок казался живым.

– Как красиво… – выдохнула Пиньмэй. Восторг взял верх над робостью. – Это как вышивка вдовы из Аминой сказки.

– Из сказки? – переспросила женщина.

– Ой, у Пиньмэй на любой случай найдётся сказка, – сказал Ишань с насмешкой, но и с гордостью. – Она ведь у нас сказительница.

Я – сказительница? – удивилась Пиньмэй. Она виделась себе пугливой мышкой, тихоней, трусишкой – а вот сказительницей никогда.

Однако не успела она додумать эту мысль, как женщина улыбнулась ей и сказала:

– Боюсь, я пока не в силах подняться на ноги. Может быть, твоя сказка послужит мне целебным снадобьем?

Пиньмэй хотела было отрицательно покачать головой, но тоска и тревога в глазах женщины показались ей важнее её собственного

страха. Нефритовый браслет мерцал зелёным светом, как нити в расшитых Амой шелках. Пиньмэй ощутила уже знакомую острую тоску по Аме. Когда Аму просили рассказать историю, она никогда не отказывала; как же она, Пиньмэй, может отказаться? И дрожащим голосом она повела свой рассказ.

История о вышивке вдовы

Жила-была одна вдова, и была она невероятно искусной вышивальщицей. Когда она вышивала цветок, к нему устремлялись пчёлы. Когда она вышивала дерево, на него садились птицы. Её мастерство славилось повсюду, и денег, вырученных за проданные работы, ей вполне хватало на себя и на маленького сына.

Однажды на рынке она увидела старика, который продавал картину. На картине был прекрасный дворец, пруды с золотыми рыбками, изящные арки, ведущие в чудесные сады… Женщина смотрела на картину во все глаза, и в ней зарождалось чувство, прежде ей неведомое. Захваченная этим новым чувством, она отдала за эту картину все деньги, на которые собиралась купить рис.

Вернувшись домой, она показала покупку сыну и со слезами на глазах сказала:

– Как я мечтаю жить в этой картине! Кажется, у меня разорвётся сердце, если я не попаду туда!

– Мама, – сказал сын, пытаясь её утешить, – всё, что ты вышиваешь, получается как живое. Может быть, ты сможешь вышить эту картину? Тогда ты почувствуешь себя так, как будто в ней живёшь.

Лицо вдовы просветлело, и она кивнула.

– Да, я так и сделаю, – сказала она и немедля приступила к работе.

Вдова работала без устали. Игла мелькала в её руке днём и ночью: когда темнело, она зажигала светильник и продолжала трудиться. Так проходили дни, недели, месяцы. Сын, не жалуясь и не ропща, колол соседям дрова, чтобы заработать на жизнь.

Конец ознакомительного фрагмента.