Когда мы остаемся одни
Шрифт:
– Завтра тяжёлый переход. Если не выспитесь, свалитесь ещё до подъёма.
Поворчали, конечно, но разошлись. Янка с Майкой ещё долго шушукались в палатке. А утром Таль вручил Янке посох, сказал:
– Подъём тяжёлый. Может, и не пригодится, конечно…
– Спасибо.
Янке казалось, что он всё чувствует и всё знает, её Таль. Хотя она никогда про Рябинина ему не говорила.
– Выдвигаемся!
Сначала шагать было весело. Подъём был почти незаметный, тут и там сверкали лиловые кочки чабреца и можжевеловые проплешины, цвели по обе стороны тропинки неизвестные Янке пушистые цветы, похожие на белые, подсвеченные солнцем и спустившиеся к земле облака. Но впереди вставал Чатыр-даг, и Янка его заранее боялась.
– Это же облако!
Янка глянула на него. В тёмных глазах, окаймлённых влажными от дождя ресницами, отражалось облако, лежащее на плечах Чатырдага.
– Мы выше облаков! – улыбнулся он. И Янка подумала, что ей до сих пор чуть-чуть больно, где-то в сердце и в животе, когда она на него смотрит.
Подошёл Таль, сунул ей в руку «Барбариску». И Рябинину тоже. И всем остальным, кто уже забрался и кто только подходил. Янка сосала «Барбариску», смотрела на Таля, слушала Рябинина, но чувствовала только ветер и облако внизу, и небо с серыми лоскутами туч.
На ночёвку встали в буковом лесу. Поставили палатки, насобирали хворост и стали сушиться у костра. Янка всё время чувствовала Варин взгляд. Виноватый. И ещё Янка чувствовала, что Варя хочет к ней подойти и не решается. И правильно. О чём им говорить? Как там мой папа поживает? Но Варя всё-таки не выдержала и подошла.
– Только не думай, что мне это нравится. Я твоего отца терпеть не могу.
– Зато он вас сильно любит, – насмешливо, хотя и не собиралась, хмыкнула Янка.
– Я знаю, ты думаешь, что я тоже виновата. А что я могла сделать? Я вообще не знала, что это твой отец!
Янка молчала. Смотрела на Варьку свысока.
– Не переживай, я его скоро выпру.
– А зачем? – пожала Янка плечами и сделала равнодушное лицо. – Мы туда всё равно не вернёмся. Нам и здесь хорошо. У мамы друг появился, богатый, молодой. У меня тоже всё отлично, такие мальчики в классе – закачаешься, да и вообще… море, тепло…
– Всё равно! – крикнула Варька зло, еле сдерживая слёзы.
– Да как хочешь, мне-то что? – и, отвернувшись, Янка пошла к своей палатке. На душе было противно.
Устали так сильно, что даже на долгие посиделки сил не было. Поиграли в «Мафию», но тоже вяло, без азарта. Рябинин смотрел на Янку через огонь долгим взглядом. Янка знала, что он думает о ней. Может быть, даже любит. Поздно, Сашка, поздно.
В полсантиметре от твоей души,В полдюйме от твоей любви,В секунде от твоих признаний,От рук твоих – в полуглотке затменъяИ чада дымного,На волоске от страсти,В мгновении от неясного намёкаНа счастье с тобой.…В тысячах дней, вёрст и думОт тебя…Тарас налил себе чаю и сказал, посмотрев почему-то на Янку, а потом на Таля:
– Расскажу вам одну историю, хотите? Конечно, все хотели.
– Когда я был такой, как вы… нет, даже постарше чуть-чуть… в общем, я занимался скалолазанием. А снаряжение, особенно верёвку, достать было очень сложно, тем более пацану. Ну не было ничего тогда, в магазинах пусто, Интернет ещё не придумали. В общем, мы с пацанами лазали как-то по Чатыр-Дагу и там в одной пещерке нашли схрон.
– Чего?
– Ну припрятал кто-то там три рюкзака и три мотка верёвки, железо тоже всякое, карабины там, спусковухи… Ну, это для нас такое богатство, вы даже не представляете! Ну и мы, конечно, стырили.
Янка уставилась на дядьку: ничего себе признаньице!
– Угу. Но только верёвку. Потому что… ну, было видно, что верёвки полно у людей и вообще вся снаряга такая модная, навороченная, и рассуждали мы примерно так: ну возьмём мы два мотка верёвки, нам её негде больше брать, а тут видно, что богатеи. Дураки мы тогда были ужасные. В общем, забрали верёвку, все остальные вещи прикрыли, как они были, и ушли. День-два переждали в лагере, никто, вроде, не ходит, свою верёвку не ищет. Ну и ладно, решили мы, значит, им она не больно и нужна. И начали на ней тренироваться. Я и ещё два моих приятеля. И вот один раз подо мной верёвка эта лопнула. Хорошо, недалеко от земли, я только ушибами отделался. Но больше мы на ней лазить не стали, конечно. А года через два я в одном походе встретился с семьёй: муж, жена и сын. И они рассказали мне, как у них однажды верёвку тут украли. Ничего не взяли: ни рюкзаки, ни железо, только верёвку. А они хотели лезть в одну пещеру на Караби, в Бузулук. Это одна из самых больших пещер у нас, необорудованная. Ну, а раз верёвку украли, полезть они не смогли. Вернулись домой ни с чем, расстроенные, конечно, злые… А дома узнали, что верёвка бракованная была, вся партия. И если бы они на ней полезли, то обязательно бы разбились.
– Получается, что вы спасли им жизнь? – насмешливо спросила Аннушка. – Тем, что своровали?
– Получается, что так, – спокойно ответил Тарас и смотрел по-прежнему на Янку.
– Как же вы на ней не разбились с друзьями? – спросил Терка.
– Ну, в нас весу-то было… не взрослые же ещё. И лазили, слава Богу, не высоко, тренировались только.
Ночью пришёл ветер. Он шёл по кронам деревьев семимильными шагами, ровный, большой, он гудел всю ночь где-то там, высоко, где только звёзды и небо. Янка лежала в палатке и думала про Тарасову историю. Почему он её рассказал? Будто ей одной. Что он ей хотел сказать? Что плохой поступок не всегда плохой? Если он про папочку, то зря старался, она его никогда не простит! А если и простит, то никогда никому в этом не признается, уж точно.
Но тут же Янка поняла, будто по голове её стукнули: это не про папу, это он про Таля! Да, ну и чью жизнь спас Таль своим поджогом? Вон какие страшные шрамы у Тараса! Как его Юля только не бросила? Янка чувствовала, что ещё немного, и она поймёт, что хотел сказать Тарас своей историей, ещё чуть-чуть, и она поймает его мысль за хвост, но сон накатывал волнами, а мысль ускользала.
И второй день, и третий они шли и шли. Уставали уже меньше, втянулись. Горизонты распускались сказочными картинами, в которых было так много воздуха и света, что хотелось зажмуриться или закричать от восторга. Они и кричали.
На поляне МАН нашли выложенные камнями спирали.
– Место силы, – сказал Тарас. – Сюда даже специально шаманить приезжают.
Все, конечно, бросились шаманить. И фотографироваться на обрыве. Рябинин схватил Янку за руку и потянул за собой на обрыв. За талию обнял так по-свойски, что она даже не успела посопротивляться. Ивлин щёлкнул фотоаппаратом.
– Фотографию-то пришлёшь? – ещё не освободившись из кольца Сашкиных рук, тихо, почти шёпотом спросила Янка.
– А надо? У тебя, вроде бы, личный фотограф появился? Как бишь его там… Глеб Арсеньев?