Когда мы разведемся?
Шрифт:
Алиса столько лет подряд произносила на все лады слова о том, что нельзя опускать руки. Что всё зависит от нас самих прежде всего, нашего желания. Она отчётливо понимала: у неё руки-ноги целы, здоровья полно, она молода. И наверняка есть выход. Но всё так резко навалилось, что не было сил. Не было сил жить и справляться. И не было желания. Жалко только папу.
Она собрала немного вещей в небольшую сумку, чтобы не вызывать подозрений у отца. Сложила туда же все свои документы.
— Я поехала к Лине, пап. Она мне нашла
Алиса знала, что у отца с Линой очень напряжённые отношения, а с матерью и вовсе никакие, потому её, Алису, долго никто не хватится. Отец будет думать, что она у Лины, а мать и сестра — что она в Алексеевске. Желательно, судится за квартиру.
— Как обустроюсь, вещи заберу, — они с отцом обнялись.
…Вроде, более-менее густой лес начинается с третьей станции после Алексеевска. Алиса смотрела в окно электрички на начинающиеся голубые ноябрьские сумерки. Четыре часа дня, а уже почти сумерки.
Выйдя из вагона, Алиса быстро пошла по тропинке к лесу. Она не заметила "скорую", которая ехала полем.
— Хотел бы я знать, куда эта городская дамочка направляется? Что ей надо на ночь глядя в лесу? — хмуро спросил Василий Иванович, пожилой водитель скорой. Он вёз бригаду из большого посёлка городского типа Шумиха в одну из ближайших деревень.
— По грибы пошла, — усмехнулась тоже пожилая фельдшер. — Тебе что за дело, Чапай?
Василия Ивановича все звали так, не стесняясь, даже его родная жена, Раиса Ивановна. По аналогии со знаменитым тёзкой.
— Что сейчас там делать? Дач тут нет поблизости. Во всяком случае, в той стороне.
Алиса шла по снегу, казалось, вечность. В лесу снега оказалось больше, чем в городе, и Алиса уже выбивалась из сил. Но это было как раз то, что нужно. Почувствовав, что сил больше нет, Алиса опустилась прямо в снег и привалилась спиной к дереву. Сумерки превратились почти в синие. Она вдыхала острый хвойный запах. С дерева вспорхнула какая-то птица, и на Алису посыпался лёгкий снег с ветки. Накатывало умиротворение и спокойствие. То, на что она и надеялась. Не страшно, не больно. Просто спать.
…- Ты чего остановился, Чапай? Нас на станции ждут, — они возвращались с вызова в Шумиху.
— Пять минут. Я сейчас, — Василий Иванович взял фонарь и бойко для своих лет устремился к лесу.
Снег идёт, но еле-еле. Следы должны быть на месте. Василий Иванович был заядлый охотник, и знал здешний лес, как свои пять пальцев.
Небольшие следы вели в лес. Обратных не было. Он заспешил.
— Ох ты! Что удумала! — пробормотал он, тряся за плечи молодую женщину, лежащую под деревом. — Грех это!
Он резво пошёл обратно. Хорошо, что в бригаде есть мужчина, медбрат, Серёга.
…Через десять минут они везли в Шумиху на скорой необычную пациентку. Стационара в Шумихе не было, ближайший был в Алексеевске. В Шумихе только ФАП. Но есть приёмный покой в детском реабилитационном центре, и сегодня как раз дежурит жена Василия Ивановича, Раиса Ивановна, медсестра. Кто из врачей, шофёр не знал, да и неважно. Всё равно должны принять.
— Нет, Раиса Ивановна, всё. Всех денег не заработать. После отпуска никаких дежурств, откажусь, — приятный и звучный мужской голос доносился до Алисы, словно сквозь вату. Что за странный сон? К тому же, раздавался ещё звук клавиш компьютерной клавиатуры. Ну и сон!
— Я это слышу от тебя каждый раз, как мы с тобой дежурим, Глеб Андреевич! — второй голос явно принадлежал пожилой женщине. — Куда ты денешься?
— Нет, нет! Я педиатр. Я лечу детей. И у меня завтра начинается отпуск. Ну за что мне вот это вот сегодня?! Чем я и кого прогневил?
Глава третья
Алисе было очень тепло и хорошо. И сон очень интересный. Приятные насмешливые голоса. Разве может быть у педиатра низкий мужской голос? Педиатры обычно женщины. Конечно, это сон.
— Далеко полетишь, Глеб?
— Далеко, Раиса Ивановна, но пока не скажу, куда. Я суеверный. Вернусь, тогда расскажу.
— Не страшно летать? Я никогда не летала, веришь-нет?
— Неа, не страшно. По понятным причинам мне там проще отдыхается, Раиса Ивановна. Там люди проще ко всему. И там много таких, как я. Никто глаза не пялит, пальцем не показывает. Потому в плане отдыха я не патриот. Вот во всём остальном — патриот.
— Говорят, они там голышом загорают-то, Глеб!
— Ой, Раиса Ивановна, ой, шалунья! Это кто такое тебе сказал? На специальных пляжах. Не на всех. Так что расслабься. Бери своего Чапая и летите тоже куда-нибудь.
— Да ну тебя! У нас огород, куры, корова. Куда мы? Один летишь?
— Один, конечно. Что я, с ума сошёл — в Тулу со своим самоваром? А что, хотела со мной лететь?
— Была бы лет на сорок моложе, так и полетела бы, Глеб!
— Ну-ну.
— А то бы взял с собой кого. Девчата с нашего центра на тебя заглядываются, а ты такой нелюдимый, всё один!
— Я не нелюдимый, Раиса Ивановна! Я просто осторожный. И не афиширую ничего. И зачем мне кого-то с собой брать? Это как бы обещание некого продолжения. А там и выбор более широкий, и никаких обязательств.
— А ты так боишься обязательств? Век будешь один куковать?
— Нет, не боюсь. Просто ещё не время. Не нагулялся, — усмехнулся он.
Алиса уже давно поняла, что это не сон. Она лежала и слушала.
И вспоминала. На душе становилась всё тяжелее. Зачем она всё вспомнила? Лучше бы забыла!
Алиса поняла, что она в больнице. Тихонько приоткрыла один глаз, увидела свою сумку на подоконнике и куртку на вешалке, стоящей у двери. Очень хотелось в туалет.
Она зашевелилась, открыла глаза и наткнулась на колючий взгляд очень тёмных глаз.