Когда на Земле стало тесно
Шрифт:
Понеслось! Темп! Темп! Темп, пока негры не обнаружили что деревню штурмуют враги! Дорога каждая секунда. Ашанти довольно воинственное племя, и храбрости им не занимать, а сотня разъяренных африканских воинов, вооруженных не только копьями, но и пусть устаревшим, но огнестрелом, это очень серьезно. По тонким губам лорда Дадли пробежала злая усмешка, а стоявший рядом офицер положил руку на эфес клинка и отправился за подчиненными. Возле вельможи остались только двое личных телохранителя и управляющий поместья лорда: высокий худощавый мужчина, уже седой с темным, медного цвета, лицом и свиными угрюмыми глазками. Узнав о желании мужа поохотится, жена была в ужасе, но лорд ее мнение проигнорировал. Что может быть слаще чем охота на двуногую дичь? Пусть занимается своими тряпками, балами и подбором достойного жениха для дочери и не лезет в мужские дела.
Между тем светлело, все больше проступали громады заросших лесом гор, растительность была поразительно пышная, хотя на высоте уже отнюдь не тропическая, она наводила на мысли о настоящим земным рае. Легкий ветерок овевал пылающее от возбуждения лицо лорда Дадли. Красные после бессонной ночи глаза наблюдали за штурмом с каким-то мрачным удовлетворением. Новое сердце британской Империи должно принадлежать белым людям, исповедующим веру в Христа и никому другому. Это селение маронов покорится первым, за ним последуют следующие. Вся Ямайка, без всякого исключения, будет принадлежать англичанам!
«Бах!» – звук выстрела эхом разнесся над кольями ограды и верхушками деревьев, разорвав тревожную тишину в клочья. Потом другой, третий. Лорд вздрогнул от неожиданности. Эхо плыло в прозрачном воздухе пока не раздался испуганный крик, вроде бы женский и сразу за этим шум свалки. Все, штурм обнаружен. Руки за спиной судорожно стиснулись в кулаки, тонкие губы сжались в ниточку. Ну сколько можно возиться с дикарями? А еще говорили, что второй лейтенант Уэрли из лучших! Еще через несколько минут крики за оградой поселения и выстрелы утихли, в раскрытых воротах деревни показался Уэрли. На лице его застыла кривая улыбка.
– Сэр! Все кончилось, можно заходить!
За воротами открывалась большая группа хаотично разбросанных хижин с куполообразными крышами, все кругом них заросло буйным сорняком. Подобно зулусским, здания имели каркас из прутьев, красиво переплетенных с травой, вокруг стен участок с плотно утрамбованным покрытием из толченого известняка. О кратком штурме селения говорили только несколько тел чернокожих, разлегшихся в лужах крови у высоких дверей в собственные жилища. В центре селения, на площади застыла безмолвная чернокожая толпа в окружении вооруженных бойцов с собаками, даже маленькие дети на руках у матерей молчали, словно понимая, что сейчас произойдет нечто ужасное. Подчеркнуто широким и медленным шагом лорд подошел к толпе, над которой буквально плавал острый аромат страха.
– Ну что рабы? – торжествующе провозгласил Дадли, – Все, кончилось время, когда вы могли безнаказанно разбойничать. Запорю всех, кто не поймет, где ваше место! Думали спрячетесь в горах? Я вас и здесь найду, и заставлю слушаться белого господина!
– Разве можно так с людьми? – послышался на неплохом английском голос из толпы.
– Что? – взвился лорд, – да как ты смел, раб! Взять его.
Когда ринувшиеся в толпу солдаты вытащили крепкого негра в одной набедренной повязке по виду еще совсем не старого, лорд ткнул в пленника пальцем.
– Этого болтливого повесить, остальных в кандалы!
Негру связали руки. Веревка с петлей полетела через ветку росшего посредине деревни раскидистого сапотового дерева. Острие шпаги заставило пленника встать на найденный в хижине низенький столик, петля легла на шею. Казалось, он не понимал, что жестокосердные белокожие хотят с ним сделать, лишь оскаленные крепкие белые зубы, особенно выделяющиеся на черном лице, сверкали на солнце. Ловким ударом один из солдат, которого использовали в качестве штатного палача отряда, выбил из-под несчастного опору. Большое тело чернокожего рвануло вниз, ноги достали землю. Петля, захлестнувшая горло, душила, заставляла, упираясь в утоптанную землю большими пальцами босых ног, встать на цыпочки. Глаза с белыми, большими белками, столь часто встречающиеся у чернокожих, почти вылезли из орбит, изо рта обильно пошла пена. Он что-то выкрикнул на своем языке, толпа глухо охнула, заволновалась, но наткнувшись грудью на острия боевых шпаг, отхлынула назад.
Палач чертыхнулся и повис на теле несчастного, но тот все еще жил. Сухое, мускулистое тело раскачивалось на веревке, то рефлекторно сжимаясь в комок, когда колени почти касались подбородка, то вновь касаясь пальцами ног земли. Из выпученных глаз ручьями катились слезы, смешиваясь на груди с потоками слюны из страшно искривленного рта. Пытаясь облегчить страдания мучительно и тщетно тянулся вверх.
Наконец палач сообразил и найденной в хижине лопатой начал подкапывать под несчастным землю. С каждым взмахом тело все больше обвисало, удлинялась шея, курчавая голова все больше откидывалась. Наконец затих. Через полчаса колонна закованных в кандалы чернокожих мужчин и женщин с детьми в окружении вооруженных солдат направилась в скорбный путь вниз, к побережью.
Сэр Дадли достиг замечательных успехов. Войска под его командованием пленили или убили множество маронов, но так и не сумели захватить все селения бывших рабов а потом ему и вовсе стало не до беглых невольников, по королевскому указу его отозвали в метрополию. Там назревали события, которые решат судьбу Европы.
***
На севере благословенной Господом земли: Belle France (Прекрасной Франции) море даже зимой не такое, как во владениях таинственного и мрачного русского le tsar (царя), словно молния ворвавшегося в большую европейскую политику и вместе с владыкой Галлии разрушившего великие государства и союзы. Серо-зеленые, пенистые волны зимнего моря торопливо набегали на пустынные берега северо-запада Франции: то покрытый галечными пляжами, дальше – редкими кривыми деревцами; то – невысокими белыми скалами. Правда по великолепию они не шли ни в какое сравнение с поистине чудом природы – знаменитыми меловыми скалами Дувра на противоположном берегу пролива Па-де-Кале. Не обделяли волны вниманием и порт Гавра: одного из крупнейших во Франции – настоящих ворот в богатые заокеанские земли. Тихо шепча нечто успокоительное нетерпеливо врывались внутрь акватории, мягко и беззаботно колыхали парусники на якорях со скрученными парусами, нежно баюкали пропахшие ромом, табаком, запахом дальних стран и опасных путешествий спящие по случаю ночи экипажи; стучали по безлюдным пристаням портовым мусором: дохлыми рыбами, яичной скорлупой и обрывками водорослей. Ночную тишину нарушал лишь равнодушный плеск волн, мерный свист пропахшего морем и йодом ветра да недовольные крики чаек. После тяжелого трудового дня горожане беспечно отдыхали; даже буйные моряки, пьянствовавшие в припортовых трактирах с гулящими девками, утихомирились, расползлись по кораблям и дешевым гостиницам, город спал. Длинной вереницей вдоль узких средневековых улиц бежали двух-трехэтажные здания, с нависшими друг над другом этажами, поверх их ломаная линия островерхих черепичных кровель. Лишь кое-где в узеньких окнах с цветными оконными стеклами мелькали едва заметные в ночи огоньки свечей да терялся среди морских волн свет маяка, но все жалкие потуги человека осветить мир, когда зима накрыло небо мрачными словно грех тучами, были тщетны.
Море – одаряет людей дешевой едой: рыбой, море – вечное средство сообщения между странами, народами и цивилизациями, но оно и источник вечной угрозы. Моряки и рыбаки ежегодно платили дань ему собственными жизнями, а где-то далеко за морями и океанами, еще были цунами. Это когда внезапно отступив от берега, море бросается на штурм суши колоссальной высоты волной, иногда заходя вглубь континентов и островов на много лье (лье: 4,5 километра) унося в единый горестный миг тысячи жизней и разрушая словно песочные прибрежные города. Но такая угроза как подобравшийся к середине ночи к берегам Франции корабль с черными, сливавшимися цветом с хмурым небом парусами, со стороны моря еще никогда не приходила на заселенные человеком земли. Ни единый огонек не горел на борту и его прибытия никто не заметил, ни портовые власти, ни моряки отдыхавших в гавани кораблей, а зря…
Одна за другой десяток вместительных шлюпок, взметнув холодные брызги, упали в зимнее море, равнодушное, глухое, а когда их экипажи заняли места за веслами и бережно приняли спущенные с палубы грузы, в гнетущей тиши раздалась негромкая команда на английском: «Протянуться!». Матросы оттолкнулись от корпуса корабля. Шлюпки, словно гигантские морские крокодилы, направились сквозь непроглядную темень зимней ночи на предательский свет маяка. Капитан Томас Харди провожал их взглядом пока темные силуэты не скрылись в ночной тьме, потом торопливо перекрестился. На страшное дело он решился, но ради родной Англии он готов на все. А душа… да даже и душу ради нее он готов отдать.