»Когда нас в бой пошлёт товарищ Сталин…»
Шрифт:
И ведь те командиры, о которых упомянул И. Ф. Стаднюк, это не самые худшие. Они не сбежали. Они не сняли с себя знаков различия. Они честно пробирались из окружения на соединение со своей армией. Но вот за командование никто из них браться не хотел.
А давайте-ка спросим. Почему?
Да, это часто встречается в жизни. Человек не хочет брать на себя ответственность. Не хочет лишних усилий, хлопот, с ними связанных. Не хочет нервничать и портить с кем-то отношения. Но здесь-то ситуация другая. Здесь речь идёт о жизни и смерти. Его собственной, между прочим. Выйдет отряд благополучно, он будет
Можно, конечно, возразить, кивнув снова на характер человека. Но характер-то ведь не появляется из ничего, он ведь тоже вырабатывается практикой… Как и профессиональные навыки. Как и знания.
И ведь здесь, в конкретной ситуации окружения, кто тебя вызовет за неудачу на партком? Нет над тобой здесь начальников, так чего бояться?
А вот здесь и наступает момент истины со всякими» атмосферами». Потому что каждый в подобной ситуации отчётливо понимает, что здесь не партком тебе будет прописывать горячее. Не командир тебя будет поносить матерно. Здесь тебе оценку за твоё командование выставит немец. Пулей в лоб.
Знает командир своё дело, значит, ничто ему не помешает командовать. Не знает своё дело, не уверен в себе, значит, будет честно исполнять чужие приказы. Кого-то другого, о ком он понимает, что тот справится с делом лучше него. Того, кто вытащит его из этой беды.
И обратите внимание. Самым знающим в отряде оказался даже не командир, а политработник. Птенец. Выпускник военно — политического училища, ещё месяц назад бывший курсантом. Это, кстати, говорит о том, что начала давать свои плоды та самая улучшенная программа подготовки, жёстко внедряемая накануне войны маршалом Тимошенко. В том числе, и в военных училищах.
Теперь давайте посмотрим на поведение в начале войны человека, который должен был бояться этой и всяческих других атмосфер больше, чем кто-либо другой. Потому что этот другой, вопиявший о немыслимой» атмосфере», сам чаще всего никаким репрессиям подвергнут не был. А вот как действовал человек, который сполна хлебнул и тюрем, и допросов» с пристрастием». И, конечно, вовсе не желал возвращаться в тюремную камеру.
Константин Константинович Рокоссовский.
«Солдатский долг».
«…Около четырех часов утра 22 июня дежурный офицер принес мне телефонограмму из штаба 5–й армии: вскрыть особый секретный оперативный пакет.
Сделать это мы имели право только по распоряжению Председателя Совнаркома СССР или Народного комиссара обороны. А в телефонограмме стояла подпись заместителя начальника оперативного отдела штарма. Приказав дежурному уточнить достоверность депеши в округе, в армии, в наркомате, я вызвал начальника штаба, моего заместителя по политчасти и начальника особого отдела, чтобы посоветоваться, как поступить в данном случае.
Вскоре дежурный доложил, что связь нарушена. Не отвечают ни Москва, ни Киев, ни Луцк.
Пришлось взять на себя ответственность и вскрыть пакет.
Директива указывала: немедленно привести корпус в боевую готовность и выступить в направлении Ровно, Луцк, Ковель. В четыре часа приказал объявить боевую тревогу, командирам дивизий
Пока войска стягивались на исходное положение, комдивам были даны предварительные распоряжения о маршрутах и времени выступления. Штаб корпуса готовил общий приказ.
Вся подготовка шла в быстром темпе, но спокойно и планомерно. Каждый знал свое место и точно выполнял свое дело.
Затруднения были только с материальным обеспечением. Ничтожное число автомашин. Недостаток горючего. Ограниченное количество боеприпасов. Ждать, пока сверху укажут, что и где получить, было некогда. Неподалеку находились центральные склады с боеприпасами и гарнизонный [12] парк автомобилей. Приказал склады вскрыть. Сопротивление интендантов пришлось преодолевать соответствующим внушением и расписками. Кажется, никогда не писал столько расписок, как в тот день…
…Вот деталь, по которой читатель — представитель нового поколения, — возможно, поймет ход мыслей комкора в первый день так неожиданно начавшейся войны. Выступая в поход по тревоге, я запретил выдавать командирам и сержантам защитного цвета петлицы и знаки различия. Командир должен резко выделяться в боевых порядках. Солдаты должны его видеть. И сам он должен чувствовать, что за его поведением следят, равняются по нему…»
За вскрытие особо секретного оперативного пакета без санкции Наркома обороны он уже автоматически мог получить десять лет лагерей. Тем более, что санкцию такую дал всего лишь заместитель начальника оперативного отдела штаба армии. Это, по меркам того времени, в лучшем случае полковник.
Центральные склады подчинялись не ему. Это, судя по названию, склады округа. То есть склады вышестоящего военного органа. Дав команду вскрыть их, Рокоссовский на языке военных юристов совершил самоуправство. То есть, преступление. Да ещё и учитывая» сопротивление интендантов», иначе говоря, применив силу.
И это в обстановке, когда действительно ничего ещё неясно. Вдруг это не война? Вдруг это провокация? Вдруг за сделанное придётся завтра отвечать перед военным прокурором?
Простите, но что-то опять ничего не понимаю. Снова. А где» атмосфера»? Кто и где здесь сковывает его инициативу?
Нет, это интересно. Он только что из-под замка, знает, какие там дела и обратно, конечно, не хочет. Но воюет. Командует. Ему атмосфера не мешает. Нет, должен же был понимать человек, что может поплатиться. Не из-за атмосферы, конечно. А потому что его действия, как это ни крути, под статью подпадали безо всякого Сталина. Но есть долг. Есть понимание того, что надо честно делать своё дело. А дело у военного человека всегда одно. Защищать свою землю.
Он и защищал.
А эти зоны не нюхали, но командовать боятся. Этим всё мешает воевать. А уж атмосфера-то, так в первую очередь.
Шкуры это, если по — простому.
А потом нам рассказали о том, что виновата в этом» атмосфера». И кто-то в это даже поверил. Потому что рассказали ему это громко и многократно. И для шкур после Сталина наступило раздолье. Потому что стали они не шкурами, а потерпевшими от атмосферы.
И ведь стоило Рокоссовскому тоже написать про такую» атмосферу», и продолжал бы себе служить дальше. Только вот не написал.