Когда наступит тьма

Кабре Жауме

* * *

– Хотите, я провожу вас до Ослиного холма?

– Чего? – промычал человек в тюрбане, запихивая в карман кипу мятых бумаг.

Она протянула ему руку:

– Пойдемте со мной?

– Я, кажется, был там уже много раз? – неуверенно протянул мужчина. – Правда?

Крестьянка покачала головой и не ответила, как будто постоянная болтовня ей наскучила. Но для ее спутника ее движение осталось незамеченным: он как зачарованный

оглядывал окрестности. И словно бы нехотя из глубины души его вырвались слова:

– Ах, что за аромат! И какие краски, это солнце на востоке! Ах, видел бы это Риго…

– До чего вы мне смешны со своим солнцем, – с некоторым раздражением перебила его крестьянка. – Нас это солнце припекает, пока мы пашем, сеем, жнем, молотим да веем. А когда в нем и вправду есть нужда, оно прячется в тумане.

Вдруг она поглядела мужчине в глаза и залилась смехом. Смех у нее был переливчатый, как песня. Он взял крестьянку за руку, счастливый, что такая женщина позвала его на прогулку. И в приливе поэтического восторга провозгласил: «Вперед, крестьянка молодая: день долог, в путь, пока свеча не догорела!»

И они зашагали навстречу восходящему солнцу.

Серебряная пуля

Белобрысый поприветствовал восемьдесят пять человек; те ждали его у Дворца, машинально и без блеска в глазах помахивая национальными флажками. И снова сел на место с обреченным видом человека, устраивающегося поудобнее на электрическом стуле. Министр полиции, расположившийся на переднем сиденье на почтительном расстоянии от него, недовольно запыхтел и постучал в стекло, отделявшее белобрысого от надежно защищенного водителя.

– Давай-ка еще раз поприветствуй, – сухо скомандовал Министр полиции.

Он покорно огляделся вокруг и улыбнулся под восторженные аплодисменты и возгласы «Великий Рулевой» и «Благодетель Нации». Потом помахал рукой, как раз в тот момент, когда машина тронулась с места.

– Молодец.

Министр полиции поглядел на него и в ужасе разинул рот.

– У тебя родинка отпала! – провозгласил он, как будто речь шла о деле государственной важности. Белобрысый его проигнорировал и, улыбаясь, продолжал приветствовать народ. – Я сказал, отпала! – в ярости вскричал Министр.

– На центральных улицах люди стоят очень далеко, ваше превосходительство.

– Но ты же обязан…

Белобрысый отмахнулся от него, чтобы тот замолчал, засунул руку в карман, вытащил фальшивую родинку и с профессиональной ловкостью прилепил туда, куда следует. Он любил позлить Министра полиции; их связывала одна судьба, поскольку, несмотря на холода и угрозы Национального фронта, Великий Рулевой и Благодетель Нации, образец мужества и бесстрашия, никак не мог поступиться своим обыкновением разъезжать по городу туда-сюда в официальном автомобиле с открытым верхом. Эх, дали бы мне волю…

Он со скептическим настроем прослушал речь Великого Рулевого и Благодетеля. В ней было полным-полно общих мест, повторов, ровным счетом ничего интересного. Из укрытия он наблюдал за реакцией Народа: даже сидящие в первом ряду не могли как следует сдержать зевок. Дали бы мне волю…

– Я бы такого говорить не стал, ваше превосходительство.

– Чего бы ты говорить не стал?

– Того, что стихийные бедствия – это испытания, которые Господь насылает на народы для того, чтобы проверить, достойны ли они своей Судьбы. Кто это вообще сочиняет?

– А что, красиво.

– Это неправда, ваше превосходительство.

– Ну и что?

– Как это ну и что? Неправда это!

– Придержи язык.

– Мы трудимся не покладая рук, чтобы стихийные бедствия не наносили непоправимого ущерба, с целью элиминировать страшные последствия наводнений в течение нескольких недель.

– Что это за слово – элиминировать?

– Ликвидировать, убрать, покончить с ними. Я бьюсь над этим день и ночь; я ни на мгновение не покидаю свой пост, для блага всех своих подданных. Всех до единого!

Министр полиции что-то строчил в блокнотике, пока они ехали назад во дворец в сопровождении пяти бронированных автомобилей.

– Давай-ка помаши народу ручкой.

– Проливая слезы возле лачуг, в окружении фотографов, я поднял бы на руки чумазую вонючую девчонку и по-отечески улыбнулся в камеру. Ваше превосходительство.

Выговорившись, он с чувством глубокого удовлетворения стал приветствовать горемычных подданных, под восторженные крики толпы. И снова почувствовал жжение в затылке, как случалось всякий раз при мысли о том, что Национальный фронт готовит для него серебряную пулю.

Приехав во Дворец и войдя к себе в комнату, он отодрал родинку, аккуратно положил ее на место и в изнеможении свалился в кресло. Не успел он расслабиться, как зазвонил колокольчик. Поглядел в расписание: ужин. Так скоро?

Внизу, в помещении, примыкающем к столовой, он под присмотром Руководителя протокола и в присутствии протоколиста попробовал суп (просто объедение) и неопределенного вида соус, на поверку оказавшийся рыбным.

– Все в порядке, господа, – сказал он.

Официант взял тарелки, взглядом испросил разрешения у Руководителя протокола, дверь распахнулась, и он направился в большой зал, куда в тот вечер была приглашена только одна почетная гостья. Столпившимся в холле хватило времени, чтобы стать свидетелями рокового молчания Великого Рулевого, воцарившегося после того, как нежный и решительный женский голос задал ему вопрос, как правительство собирается покрывать расходы по устранению ущерба, причиненного последними ураганами, если совсем недавно было объявлено, что иностранным кредиторам не смогут заплатить в связи с нехваткой средств в казне.