Когда наступит утро

Автор неизвестен

– Не говори ерунды! – отвечаю и беспечно улыбаюсь, насколько хватает сил.

Внутри чувствую неимоверное напряжение: кажется, что вот-вот разорвусь, как перетянутая гитарная струна.

– Не понимаю, отчего ты вечно вздрагиваешь, - уже более спокойно отвечает Кай и садится за стол. – Я ведь ни разу тебя и пальцем не тронул.

Я отхожу к плите, чтобы поставить чайник. Мельком отмечаю, что снег не такой уж и частый: редкие хлопья опускаются на землю, остальные на подлете тают. «Наверное, оттого,

что боюсь тебя?» - хочется едко ответить Каю, а потом сбежать – подальше, прочь. Хорошо, что Кай не может читать мысли. И плохо, что бежать мне – некуда. Да и язвить я умею только мысленно.

После ужина Кай устраивается на диване и, похлопывая по обивке рукой, подзывает ближе. Чувствую себя нашкодившим псом, которого зовут, чтобы пнуть в наказание.

– Садись-садись, - подбадривает Кай и улыбается. Глаза при этом остаются холодными, злыми.

Вытираю руки о кухонное полотенце и присаживаюсь на край дивана. Мужская ладонь опускается на колено и ползет вверх.

– Надеюсь, ты соскучилась так же сильно, как и я, - говорит Кай шепотом на ухо. – Ночь будет долгой, и будет жаркой.

Вздыхаю, думая, что никакой жар не сможет согреть замерзшее сердце Кая. Разве что чудом появится та, что сможет его отогреть.

***

– Мама! – сквозь шум в ушах послышался голос дочери.

– Что такое? – спросила Хэл, пересохшими, непослушными губами.

Ощутила, что Ани трясет ее за плечи, а лицо мокрое – то ли от выплеснутой дочерью воды, то ли от слез.

– Ты снова кричала. Опять кошмары? – сонное лицо Ани выражало крайнюю степень встревоженности.

– Ничего, все хорошо, - улыбнулась Хэл, - ложись спать.

– Если это снова повторится, пойдешь к психотерапевту, ты поняла? – Ани встала с постели и, выключив лампу, вышла из спальни.

Хэл откинулась на подушку, закрыла глаза и решила записаться на прием к специалисту уже завтра.

Утро принесло головную боль. Зажмурившись, чтобы свет не раскололся в голове на тысячу острых осколков, Хэл опустила жалюзи и задернула шторы. Как назло, весна решила-таки явиться: солнце светило ярко, на чистом небе не нашлось ни облачка. Птицы пели, распускалась молодая трава.

«Как странно» - подумала Хэл. Еще совсем недавно отчаянно хотелось тепла, хотелось выбраться из страны льдов, почувствовать, как на коже гуляют молодые солнечные лучи, а теперь вот – в это утро весна не в радость.

Ани ушла в школу, оставив на столе накрытый тарелкой бутерброд и записку, где было всего одно слово: «Поешь!».

Аппетита не было. Хэл заставила себя позавтракать, параллельно обзванивая специалистов – и к одному даже записалась на прием.

***

– Все они продаются, - голос у Кая громкий, ехидный. – У каждой своя цена.

Он и не думает скрывать от меня свои мысли. Посматривает лениво, иногда подзывает подойти поближе, усаживает на колени, словно публично заявляет о праве собственности. Мне не хватает клейма на лбу: появись оно, возможно, Кай перестанет нервничать. Ключевое слово – возможно.

Кай сидит в зале с Йеном – одним из приятелей. Они пьют виски, заедают напиток ломтиками апельсина. Беседуют, рассуждая о жизни. О женщинах.

Я

стою на кухне – мажу бутерброды на утро для Ани. Широким ножом достаю из банки шоколадную пасту, размазываю по нескольким ломтям хлеба, кладу сверху дольки банана, накрываю один ломоть вторым. Слушаю разговор о продажности женщин и пытаюсь удержать на лице приклеенную улыбку. Спина напряжена – как и всегда. Страшно сделать что-то не то: глянуть не так, не растянуть губы шире, когда того потребует момент. Боюсь, что снова начнется скандал. С Каем никогда не знаешь, чем обернется мирный с виду вечер.

– Не знаю, не знаю, - отвечает Йен. – Большинство, возможно, но все…

– Да что там знать! – категорично рубит рукой Кай. – Взять хоть мою Хэл: с виду такая тихоня, скромница, но, предложи ей кто пару тысяч – еще неизвестно, что скажет.

От сказанных слов бросает в пот. Чувствую, как струйка стекает по спине. В животе будто застревает раскаленный прут: не вдохнуть, не шевельнуться.

Йен поворачивается, покачивая снифтер на ладони. Едкая янтарная жидкость в бокале плещет, идет рябью. Йен смотрит на меня с раздумьем, в глазах томится изрядная доля жалости. Приятель Кая не глуп и прекрасно видит все мои пустые ужимки. Я растягиваю губы, в тщетной попытке перевести грубость Кая в шутку. На самом деле мне хочется бросить на пол стеклянную банку с пастой, затопать ногами, уподобившись самой настоящей истеричке. Заорать, что я не такая! Что не продаюсь: ни за пару тысяч, ни за сто.

– Думаю, ты перебрал, - говорит Йен и вдыхает пары напитка, обещающего быть терпким, с древесно-хвойным послевкусием. Затем отводит взгляд от моего побледневшего лица и поворачивается обратно к Каю.

– Ни черта подобного, - отвечает Кай и хлопает ладонью по колену. – Хэл, детка, иди сюда.

Я отчаянно ищу возможность избежать близящейся участи. От унижения пылают щеки. Руки дрожат от накатившего адреналина. Подхожу, все еще глупо улыбаясь. От страха крутит узлом живот.

– Мы спорим насчет женской суч… сущности, - хмыкает Кай. – Как думаешь, у каждой своя цена? Кто-то уступит за машину, дом, а кто-то даже за коробку шоколада, правда ведь? – Кай насильно притягивает, усаживает на колено. Хлопает по спине – несильно, но я вздрагиваю, как от удара хлыстом.

Его ладонь на спине холодит кожу: чувствую ее как что-то инородное даже через толстую ткань свитера. Пожимаю плечами в ответ: вопрос явно риторический, что не идет мне на пользу. Кай недовольно цокает языком.

– Видишь? – показушно поднимает брови, глядя на Йена. – Молчит, а молчание – знак согласия.

– Мама, - из приоткрытой двери слышится голос Ани, - подойди, пожалуйста.

Облегченно вздыхаю, встаю, вырываясь из хватки цепких ладоней, иду в комнату к дочери. Она спасает меня, даже не осознавая этого. Моя любимая крошка: делает уроки, сидя за столом и забравшись на стул с ногами. Подхожу, целую в макушку, попутно слушая сбивчивые вопросы по заданию на дом. Целую еще раз, вздыхаю, осознавая, что живу на этом свете только ради нее.