Когда наступит утро

Автор неизвестен

– Меня мучают кошмары, - вздохнула Хэл, отмечая, что они с доктором вернулись к тому, с чего начинали. – Кай снится мне почти каждую ночь. Иногда он что-то требует, иногда сны, как картинки недавнего прошлого. Они такие яркие, такие живые, что утром мне кажется, что реальность – сон.

– Думаю, что в данном случае с проблемой поможет справиться сеанс гипноза и медикаментозное лечение, - протянула доктор, вертя в руках очки. – Принимайте на ночь четвертинку таблетки, и не будете видеть никаких сновидений. Я выпишу рецепт, - Астра-Лин потянулась к блокноту, что лежал поблизости на низком

стеклянном столике.

Хэл подняла глаза к потолку. Подумала, что, наверное, стоит сказать, что уже месяц принимает снотворное, но передумала. Возможно, ей назначат что-то более серьезное? Кивнула, благодаря, когда получила бумажку с печатью.

– Мы встретимся на следующей неделе, - поднялась из кресла Астра-Лин.

– Хорошего дня, - прощаясь, кивнула Хэл.

***

Весна плавно перетекла в лето. Сперва робкое, наполненное вкусом сладкой клубники, а после знойное, пахнущее арбузным соком, то лето плавило лед в сердце Хэл. Солнце шалило: выгорали пряди волос, выглядывающие из-под шляпы, золотилась кожа, давно не видевшая таких жарких лучей.

Море стало теплым, ласковым. Хэл любила раскинуть руки в стороны и долго лежать на воде, мерно покачиваясь и глядя на чистое небо сквозь темные стекла солнцезащитных очков. Обида на несправедливое обращение: жестокость, злые привычки Кая, постепенно испарялась сквозь поры на коже – море уносило все плохое, превращая горести в соль.

Хэл нравился этот солнечный край, но в сознание понемногу просачивались мысли о стране льдов. Там был ее дом, там остались родственники, да и Ани соскучилась по друзьям.

Дочь как раз подплыла, брызнула зачерпнутой в ладонь водой.

– Давай на берег, у тебя снова губы синие.

Хэл улыбнулась и послушно поплыла вслед за Ани. Подумала, что дочь куда ответственней, чем подобает быть детям ее возраста. Чувство вины нахлынуло внезапно, остротой затмив солнечный свет.

– Ани, детка, прости меня, - сказала Хэл, когда удалось проглотить ком в горле.

– За что? – удивилась дочь. Повернулась, стоя по пояс в воде.

– За то, что тебе пришлось повзрослеть слишком рано, - закусив губу, сказала Хэл.

Ани смотрела растерянно – не понимала.

Вокруг носилась детвора: брызгалась и хохотала, на отмели ребята постарше лепили зыбкие замки. Взрослые загорали, лежа на белоснежных шезлонгах.

– Тебе приходилось слышать частые скандалы, терпеть наши с папой ссоры – так быть не должно, - пояснила Хэл и снова сглотнула предательский ком.

– Ты думаешь, я не понимаю, что у тебя не было выхода? – вздохнула Ани. Плечи дочери опустились, когда она принялась говорить. – Я помню, что отец вел себя неправильно, помню твои тайные слезы в подушку, помню, как ты захлебывалась от обиды, когда думала, что я не слышу. Это не тебе нужно извиняться, больше никогда так не делай. Я тебя очень люблю, мама.

– И я тебя, доченька, - сказала Хэл, чувствуя, как сжимается сердце от нахлынувших чувств.

Закрыла лицо руками, потому, что сдерживать горячие слезы сделалось тяжело, а плакать, когда вокруг такая благодать – очень странно. Наверное, они с дочкой выглядели комично: торчащие в воде, как два пенька, и не вовремя затеявшие такую сложную беседу, но это казалось Хэл таким

второстепенным.

Ани подошла, обняла за плечи. Мокрые руки, коснувшись нагретой солнцем кожи, показались ледяными. Хэл шмыгнула носом и сказала:

– Давай выбираться на сушу, нас ждут бутерброды и лимонад.

Ани повеселела, хмыкнула:

– Я рада, что к тебе наконец-то возвращается аппетит.

***

Я стою на вершине каменного утеса. Темные небеса почти ложатся на плечи, с грозовых облаков срывается колкий снег. Внизу беснуется море. Черные воды волнуются, шипят, разбиваясь о скалы. Отступаю на шаг, чтобы ненароком не сорваться вниз. Оборачиваюсь, краем глаза уловив движение неподалеку.

Позади стоит старец в синем, старомодном плаще и чудной войлочной шапке, из-под которой выглядывают седые волосы. Лицо его изрезано морщинами, один глаз закрыт темной тряпицей, второй глядит остро из-под густых бровей. На левом плече у старца сидит черный ворон. Вторая птица беспокойно кружит над головой. Старец опирается на высокую палку, больше похожую на посох: она кривая, но крепкая, ее поверхность отполирована до блеска морщинистыми ладонями.

Небеса озаряются первой молнией, следом раздается громовой раскат.

– Сын гневается, бьет молотом, - говорит старец низким голосом.

Ворон на его плече переступает с лапы на лапу.

Я отворачиваюсь обратно к морю и понимаю, что старец – Один. А грозою сердится Тор.

– Говорят, что ты часто бродишь по земле, оказывается – правда, - мой голос спокоен. Окончание фразы тонет в очередном раскате.

– Что еще говорят? – Один подходит ближе, спускает второго ворона с руки и птицы летят, голося наперебой и кружа над головами.

Среди бури карканье кажется мне особенно зловещим.

– Что ты наказываешь тех, кто не почтил тебя или не признал, - отвечаю богу, кося исподтишка.

Мне до жути любопытно рассмотреть его, но делать это открыто - страшно.

– Тебе беспокоиться нечего, - в густую бороду улыбается верховный бог. – Я недавно вернулся с дикой охоты – там было кого наказать: чувство гнева удовлетворено сполна.

Мы молчим, глядя на то, как самоотверженно волны разбиваются о скалы. С волхвом-к о нунгом уютно молчать.

– Ты отдал глаз, чтобы испить из источника мудрости? – спрашиваю, хотя ответ знаю.

Один кивает.

– Что уготовано мне? – интересуюсь, внутренне замерев. От ответа зависит очень многое.

– Утро покажет, - усмехается бог.