Когда не нужны слова
Шрифт:
Она рассказала Глэдис о родном доме в Суссексе, где она жила с тетушкой с тех пор, как ей исполнилось четыре года, о том, как они с тетушкой ездили в Лондон за покупками и для того, чтобы побывать в театре. Тетушка Полина была замужем за одним богатым джентльменом. Несколько лет назад она овдовела, унаследовав довольно большое состояние, и была в местной общине весьма уважаемым человеком. Мадди родители оставили на попечение тетушки на время, и она, не имея в Англии других родственников, всю свою любовь и заботу отдала племяннице.
Родители Мадди, с успехом занимавшиеся коммерцией на
На дне дорожного сундука Мадди хранила пачку писем от родителей, писавших ей почти каждую неделю. Она читала их вслух Глэдис, а иногда, когда уставали глаза, просила ее перечитывать их вслух. Читая эти письма, Глэдис представляла не только любящих, преданных дочери родителей Мадди, но и огромные, залитые солнцем земли со скалистыми берегами, зелеными равнинами и мягкими силуэтами гор. И постепенно она начала верить, что Австралия существует.
Кэлдер Берне и его жена Маргарет уехали в Австралию, намереваясь снабжать поселенцев мануфактурой и таким образом нажить состояние. Однако они быстро увидели, что их затея не удастся, потому что местные землевладельцы импортировали мануфактуру с родины, а нужды заключенных, составлявших большую часть местного населения, вполне удовлетворялись продукцией текстильной фабрики в Параматте. Следует отдать им должное: они, поняв, что ошиблись, не стали терять времени. Из писем Глэдис поняла, что в семье деловой хваткой обладала Маргарет. Именно она заметила, что в Сиднее значительно больше мужчин, чем женщин, и что мужское население состояло преимущественно из сильно пьющих солдат. Она сообразила, что городу нужна хорошая таверна. Ее проницательность оправдалась, и новая таверна под названием «Кулаба» вскоре стала весьма популярным местом отдыха в городе для людей среднего класса и рабочего люда.
Благодаря этим письмам Глэдис глубоко проникла в их жизнь со всеми ее взлетами и падениями, и жизнь этих незнакомых людей стала казаться ей более реальной, чем ее собственная.
Иногда, когда Мадди от усталости ненадолго засыпала, а измученная Полина затихала, Глэдис украдкой перечитывала письма. Она видела в ярких подробностях, как растет и развивается маленький городок Сидней, представляла себе комнату, оклеенную обоями с узором в виде розочек, которую Маргарет Берне приготовила к приезду дочери, кровать под балдахином с кружевными наволочками на подушках, собственноручно вышитыми Маргарет. Она слышала залихватскую музыку, доносящуюся снизу из таверны, и даже мысленно подпевала. Она полюбила Кэлдера и Маргарет Берне за одно лишь то, что они поселили в ее сознании эти картины, прогнав тьму.
Однажды Мадди открыла тяжелый серебряный медальон, который носила на шее, и с гордостью показала миниатюрный портрет внутри.
— Видишь, вот они, — сказала она. — Мама настояла на том, чтобы сделать его перед отъездом, а то я забуду, как они выглядят. Портрет стоил безумно дорого; тетя Полина,
Глэдис не спеша рассмотрела портрет, вызвавший у нее совсем другие мысли. Она уже давно не вспоминала о рисунке, спрятанном за лифом, и заметила его только тогда, когда переодевалась в платье Мадди. И теперь, когда разговор зашел о портретах, она медленно извлекла на свет сложенный лист бумаги.
Он почти разорвался пополам на сгибе, контуры рисунка несколько смазались от влаги, став от этого непостижимым образом нежнее. Глэдис понимала, что это красивый рисунок и что сделан он рукой мастера, но, как ни пыталась, не могла представить себе, что изображенная на рисунке девушка — это она. Неужели она когда-то так выглядела?
Но несмотря на то что девушка на рисунке казалась ей незнакомкой, в памяти с поразительной отчетливостью всплыли другие лица: теплые серые глаза художника, аристократические черты его лица, волнистые золотисто-каштановые волосы, его изящные руки и робкая улыбка и — сатанинская физиономия лорда Уинстона, жесткий взгляд прищуренных глаз, боль, которую он причинил ей. Глэдис видела их обоих так отчетливо, как будто они стояли здесь, в этой каюте. Она вздрогнула: ей не хотелось вспоминать ту страшную ночь. Теперь она не имела к ней никакого отношения.
Но как она ни старалась, изгнать воспоминание не удавалось. Ей вспомнились лишь слова Джека Корригана: «Не забывай». И вот теперь она не могла забыть. Сравнив портрет в медальоне с рисунком, Глэдис опечалилась, потому что отчетливо поняла разницу: для Мадди — любящие родители и комната в розочках, а для нее — портрет, сделанный угольным карандашом, и воспоминания, от которых она никак не может избавиться. Две девушки плыли на судне в одном направлении, но лишь одна из них направлялась домой.
— И вот для верности, — продолжала щебетать Мадди, — я, спускаясь с судна, надену вот это. Конечно, смешно так одеваться в жаркую погоду, но зато родители сразу же меня узнают! Как ты думаешь?
Глэдис взглянула на Мадди, которая набросила на себя накидку в синюю и красную клетку и надела традиционный шотландский берет с помпоном; сложив руки на груди, она ждала, что скажет Глэдис.
— Это цвета рода моей матери, — пояснила она. — А эти вещи ей передала ее мать. О, а что это у тебя такое? — воскликнула она, заметив в руке Глэдис рисунок. — Да ведь это ты!
— Неужели похоже? — нерешительно спросила Глэдис. Мадди взяла рисунок в руки.
— Конечно, не ошибешься! Да и работа какая хорошая!
— Это рисовал один джентльмен, — сказала Глэдис с некоторой гордостью.
Мадди взглянула на подпись.
— Эштон Киттеридж. Должно быть, он известный художник, но я мало об этом знаю. Вот тетушка Полина знает, мы ее обязательно спросим, когда ей станет лучше. Но рисунок может испортиться. Не хочешь положить его в мою шкатулку для писем? Обещаю, что не забуду отдать, когда придем в порт.