Когда Ницше плакал
Шрифт:
По дороге к магазину одежды Брейер рассматривал, во что одеты люди на улицах, и решил приобрести теплое короткое темно-синее пальто, крепкие ботинки и толстый полосатый свитер. Но все, кого он видел, были младше его. Что носили люди постарше? В конце концов, где они все? Все вокруг выглядели так молодо. Кто станет его другом? Как он будет знакомиться с женщинами? Может, это будет официантка в ресторане или учительница итальянского. «Но, — подумал он, — мне не нужна другая женщина! Мне никогда не найти такую, как Матильда. Я люблю ее. Это безумие. Почему я ушел от нее? Я слишком стар для того, чтобы начинать новую жизнь. Я
Вдруг у него закружилась голова. Он чуть не падал. За своей спиной он услышал голос:
«Йозеф, Йозеф!»
«Чей это голос? Он кажется знакомым!»
«Доктор Брейер! Йозеф Брейер!»
«Кто может знать, где я?»
«Йозеф, послушайте! Я считаю от десяти до одного. Когда я досчитаю до пяти, вы откроете глаза. Когда я скажу „Один“, вы проснетесь окончательно. Десять, девять, восемь…»
«Мне знаком этот голос!»
«Семь, шесть, пять…»
Его глаза открылись. Над собой он увидел улыбающееся лицо Фрейда.
«Четыре, три, два, один! Теперь вы совсем проснулись! Сейчас!»
Брейера охватила тревога: «Что случилось? Где я, Зиг?»
«Все в порядке, Йозеф. Просыпайся!» — Голос Фрейда был твердым и вместе с тем успокаивающим.
«Что произошло?»
«Подожди пару минут, Йозеф. Ты все вспомнишь».
Брейер увидел, что лежит на кушетке в своей библиотеке. Он сел. И снова спросил: «Что произошло?»
«Это ты мне расскажешь, что произошло, Йозеф. Я сделал все точно так, как ты говорил».
Брейер все еще ничего не понимал, и Фрейд пояснил:
«Неужели ты не помнишь? Ты пришел ко мне вчера вечером и попросил приехать к тебе сегодня утром в одиннадцать, чтобы ассистировать при проведении психологического эксперимента. Когда я приехал, ты попросил загипнотизировать тебя, используя в качестве маятника твои часы».
Брейер засунул руку в жилетный карман.
«Вот они, Йозеф, на кофейном столике. Потом, помнишь, ты попросил дать тебе инструкцию крепко уснуть и визуализировать набор событий. Ты сказал, что первая часть эксперимента будет посвящена расставанию — с твоей семьей, с друзьями, даже с пациентами, и что я должен по необходимости давать тебе внушения вроде „Попрощайся“ или „Ты не можешь вернуться домой“. Следующая часть эксперимента была посвящена началу новой жизни, и от меня требовалось давать такие внушения: „Продолжай“ или „Что ты собираешься делать дальше?“»
«Да, да, Зиг, я просыпаюсь. Я начинаю все это вспоминать. Сколько сейчас времени?»
«Час дня, воскресенье. Ты был в этом состоянии два часа, как мы и планировали. Скоро все соберутся на обед».
«Расскажи мне в подробностях, что происходило. Что ты видел?»
«Ты быстро вошел в транс, Йозеф, и большую часть времени был под гипнозом. Я могу предположить, что разыгрывалась какая-то увлекательная драма — но безмолвно, в твоем внутреннем театре. Раза два-три казалось, что ты вот-вот выйдешь из транса, и я погружал тебя глубже в это состояние, внушая тебе, что ты путешествуешь, чувствуешь, как качается поезд, ты кладешь голову на спинку сиденья и крепко засыпаешь. Судя по всему, каждый раз мне это удавалось. Что я еще могу рассказать тебе? Казалось, ты был очень несчастен; пару раз ты плакал, пару раз выглядел напуганным. Я спрашивал тебя, не хочешь ли ты прекратить это, но ты качал
«Я говорил вслух?» — спросил Брейер, потирая глаза. Он все еще пытался окончательно прийти в себя.
«Мало. Твои губы практически постоянно двигались, так что я подумал, что тебе казалось, что ты с кем-то разговариваешь. Я смог разобрать лишь несколько слов. Несколько раз ты звал Матильду, еще я услышал имя Берта. Ты говорил о дочери?»
Брейер колебался. Что он должен был ответить? Он хотел рассказать Зигу обо всем, но интуиция подсказывала, что этого делать не следует. В конце концов, Зигу было всего двадцать шесть, и он относился к Брейеру как к отцу или старшему брату. Эти отношения стали привычными для них обоих, и Брейер не был готов к неудобствам, которые неизбежно возникнут из-за резких перемен.
Тем более Брейер знал, насколько неопытен и подвержен предрассудкам был его молодой друг в вопросах любви и чувственных отношений. Он вспомнил, как смутил и озадачил Зига своим утверждением о том, что все неврозы начинаются в супружеской постели! А каких-то несколько дней назад Фрейд с негодованием осуждал эротические приключения молодого Шницлера. Какого же понимания можно было ожидать от него в отношении сорокалетнего отца семейства, влюбленного в пациентку двадцати одного года от роду? Особенно если учесть, что Зиг безгранично обожал Матильду! Нет, откровенничать с ним не стоит. Лучше поговорить об этом с Максом или Фридрихом!
«О дочери? Не могу сказать точно, Зиг. Я не помню. Но мою мать тоже звали Берта, ты знал об этом?»
«Ой, да, я совсем забыл! Но она умерла, когда ты был совсем маленьким, Йозеф. Зачем тебе понадобилось прощаться с ней сейчас?»
«Может, я никогда раньше не позволял ей уйти. Я думаю, что некоторые взрослые поселяются в мозге ребенка и не хотят уходить. Может, стоит выдворить их оттуда, пока мы еще можем контролировать свои мысли!»
«Гм-м-м, интересно. Посмотрим, что ты еще говорил. Я слышал: „Больше никакой медицины“, а еще, как только я собрался будить тебя, ты сказал: „Я слишком стар, чтобы начинать новую жизнь!“ Йозеф, я горю любопытством! Что все это значит?»
Брейер осторожно подбирал слова: «Вот что я могу тебе сказать, Зиг. Все это связано с профессором Мюллером. Он заставил меня задуматься о том, как я живу, и я понял, что на данном этапе я уже принял большинство уготованных мне решений. Но мне стало интересно, как бы это выглядело, если бы я сделал тогда другой выбор: жизнь без медицины, без моей семьи, венской культуры. Так что я попробовал провести мысленный эксперимент, освободить себя от этих случайных конструктов, встретиться с неопределенностью, даже начать какую-нибудь другую жизнь».
«И что ты понял?»
«У меня еще не окончательно прояснилось в голове. Мне нужно будет время, чтобы со всем разобраться. Единственное, в чем я вполне уверен, так это в том, что нельзя позволять жизни управлять собой. Иначе это закончится тем, что в сорок лет у тебя появится ощущение, что ты так никогда и не жил по-настоящему. Что я понял? Может, что жить надо сейчас, чтобы в пятьдесят я не вспоминал о своих сорока с сожалением. Это и тебя касается. Каждый, кто хорошо тебя знает, Зиг, понимает, что ты обладаешь исключительными способностями. На тебе лежит огромная ответственность: чем плодороднее почва, тем большее преступление не возделывать ее».