Когда он был порочным
Шрифт:
— Еще бы не просить, — буркнул Майкл.
Она засмеялась. Майкл всегда знал, как рассмешить ее.
— Я-то полагал, что жене положено подчиняться желаниям своего мужа, — сказал Майкл, выгнув правую бровь. — Собственно говоря, я совершенно уверен, что именно это и обещают, произнося брачные обеты.
— Плохую же услугу я тебе окажу, если подыщу такую жену, — сказала она и, дабы подчеркнуть свои чувства, в высшей степени презрительно фыркнула.
Он повернулся и посмотрел на нее с выражением, в котором было нечто отеческое. Ему под стать было бы быть пэром,
— На тебя как графиню Килмартин никто не возлагал обязанности подыскивать мне жену, — сказал он.
— А следовало бы.
Он засмеялся, чем привел ее в восторг. Она тоже знала, как рассмешить его.
— Ну хорошо, — сказала она, решив временно пойти на попятный. — Расскажи мне тогда что-нибудь ужасно безнравственное. Расскажи что-нибудь такое, что вызвало бы неодобрение Джона.
Это была игра, в которую они играли даже и в присутствии Джона, хотя тот всегда старался для виду выразить свое неодобрение. Правда, Франческа подозревала, что Джон получал от рассказов Майкла не меньше удовольствия, чем она сама. Едва с обязательными упрашиваниями было покончено, как он весь обращался в слух.
Не то чтобы Майкл рассказывал им столь уж многое. Он был достаточно благоразумен. Но рассказы его были полны намеков и полунамеков и всегда оказывались очень занимательными. Джон с Франческой никогда в жизни не променяли бы своего блаженства в законном браке на что-нибудь иное, но кто же откажется послушать о чужих оргиях и кутежах?
— Боюсь, что на этой неделе я еще не успел совершить ничего безнравственного, — сказал Майкл, и они повернули за угол, на Кинг-стрит.
— Это ты-то? Не может быть!
— Сегодня только вторник, — напомнил он ей.
— Да, но, если не считать воскресенья, которое, я уверена, ты не стал бы осквернять, — тут она бросила на него взгляд, который ясно говорил, что она совершенно уверена, что он успел нагрешить всеми возможными способами без всякого учета дней недели, — все равно остается понедельник, а человек может успеть очень многое за понедельник.
— Но не этот человек. И не в этот понедельник.
— Что же ты тогда делал?
После недолгого раздумья он ответил:
— Да ничего, в сущности.
— Это невозможно! — продолжала она дразнить его.
Он ничего не ответил, затем передернул плечами — жест, который странным образом всегда тревожил ее, — и сказал:
— Я не делал ничего. Ходил, разговаривал, ел, и только. Франческа порывисто сжала его руку.
— Обязательно надо подыскать тебе кого-то, — негромко сказала она.
Он повернулся и посмотрел на нее. Серебристый взгляд его странных светлых глаз поразил ее силой и глубиной чувства. И тут же все кончилось. Он снова стал самим собой. Но только Франческа заподозрила, что Майкл Стерлинг был совсем не тем человеком, каким он хотел казаться в глазах света.
Даже порой в ее глазах.
— Нам пора возвращаться.
— Джон станет винить меня за мою глупость, и тебе это прекрасно известно, — сказала Франческа. — Нет, ты просто хочешь таким образом дать мне понять, что тебя ожидает женщина, наготу которой, вероятно, прикрывают одни только простыни.
Он обернулся к ней и усмехнулся. Это была совершенно безнравственная, дьявольская усмешка, и она поняла, почему половина большого света — то есть женская его половина — была без памяти влюблена в него, хотя у не го не было ни титула, ни состояния, ни имени.
— Ты, кажется, говорила, что желаешь чего-нибудь безнравственного? — спросил он. — Так, может, ты хочешь знать детали? Цвет простынь, например?
Она покраснела, к великой своей досаде. Хорошо хоть этого было не видно в ночной тьме.
— Надеюсь, не желтый, — сказала она, потому что не могла допустить, чтобы разговор закончился на смутившей ее реплике. — От желтого цвета лица кажутся блеклыми.
— Да не в свет же я собираюсь в этих простынях выходить, — заметил он.
— Тем не менее.
Он негромко засмеялся, понимая, что она сказала это только для того, чтобы последнее слово осталось за ней. И она уже было подумала, что он решил подарить ей эту маленькую победу, как вдруг, когда она только-только начала находить удовольствие в наступившем молчании, он сказал:
— Красные.
— Прошу прощения? — Но разумеется, она прекрасно поняла, что он имеет в виду.
— Красные простыни.
— Поверить не могу, что ты посвящаешь меня в подобные детали.
— Ты сама напросилась, Франческа Стерлинг. — Он посмотрел на нее сверху вниз. Одна прядь иссиня-черных волос падала ему на лоб. — Считай, что тебе повезло, так как я не собираюсь сообщать твоему мужу о твоем поведении — Джон никогда не стал бы беспокоиться из-за моего поведения, — сказала она.
Мгновение она думала, что он ничего не станет отвечать на это.
— Я знаю, — сказал он тоном, как ни странно, и мрачным, и серьезным. — Только поэтому я и позволяю себе дразнить тебя.
Она смотрела себе под ноги, опасаясь споткнуться на какой-нибудь колдобине, но, услышав этот серьезный тон, подняла глаза.
— Ты единственная из всех известных мне женщин, которая никогда не собьется с пути истинного, — сказал он, ласково коснувшись ее подбородка. — Ты представить себе не можешь, как меня это восхищает.
— Я люблю твоего двоюродного брата, — прошептала она. — Я никогда не предам его.
Он опустил руку.
— Я знаю.
Он выглядел очень привлекательно в лунном свете, и так очевидно было, что ему не хватает любви, что у нее сердце сжалось. Конечно, не было на свете женщины, которая смогла бы устоять перед ним, перед этим идеальным лицом и крупным, мускулистым телом. И всякий, кто взял бы на себя труд вглядеться пристальнее в его душу, легко увидел бы в нем то же, что и она, — добросердечного человека, способного на преданность и верную любовь.