Когда он был порочным

Куин Джулия

Было в нем, разумеется, кое-что и от черта, но, как подозревала Франческа, это-то и привлекало к нему дам в первую очередь.

— Не пора ли нам?.. — Майкл, вдруг ставший воплощением любезности, кивнул головой в направлении дома. Она вздохнула и повернула назад.

Спасибо, что прогулялся со мной, — заговорила она снова после того, как несколько минут они шли, не нарушая дружелюбного молчания. — Когда я говорила, что этот дождь просто сводит меня с ума, я не преувеличивала.

— Ты этого не говорила, — вырвалось у

него. Он сразу же прикусил язык. Она сказала, что чувствовала себя не в своей тарелке, а не что дождь сводит ее с ума, но только последний педант или же безнадежно влюбленный заметил бы разницу.

— Не говорила? — Она чуть сдвинула брови. — Ну, значит, только подумала. Я что-то сегодня медленно соображаю. Свежий воздух был как нельзя более кстати.

— Счастлив был оказаться полезным, — ответил он галантно.

Она улыбнулась, и они стали подниматься по ступеням крыльца Килмартин-Хауса. Дверь отворилась, едва они достигли верхней ступени, — должно быть, дворецкий поджидал их возвращения. Майкл подождал, пока с Франчески снимут ее синий плащ.

— Может, останешься и выпьешь еще стакан виски, или ты должен уходить немедленно, так как опаздываешь на свидание? — спросила она, озорно поблескивая глазами.

Он бросил взгляд на часы в прихожей. Была половина девятого, и, хотя идти ему было некуда — не было никакой дамы, которая бы томилась, поджидая его, впрочем, он, и пальцем не шевельнув, мог бы найти себе подругу на сегодняшний вечер, и, наверное, так и поступит — не очень-то ему хотелось оставаться здесь, в Килмартин-Хаусе.

— Мне надо идти, — сказал он. — У меня много дел.

— У тебя нет никаких дел, и никто не знает этого лучше тебя самого, — сказала она. — Ты просто хочешь предаться своим безнравственным занятиям.

— Это восхитительное времяпрепровождение, — буркнул он.

Она открыла было рот, чтобы сказать какую-то колкость, но тут Симоне, недавно нанятый камердинер Джона, стал спускаться вниз по лестнице.

— Миледи? — неуверенно начал Симоне.

Франческа повернулась к нему и чуть склонила голову в знак того, что он может продолжать.

— Миледи, я стучал в дверь спальни милорда дважды и звал его по имени, но милорд, похоже, спит очень уж крепко. Прикажете все-таки будить его?

Франческа кивнула:

— Да. Я бы с удовольствием дала ему поспать — он слишком заработался в последнее время, — продолжала она, обращаясь уже к Майклу, — но я знаю, что эта встреча с лордом Ливерпулем очень важна. Надо бы… нет, постойте, Симоне, я разбужу его сама. Так будет лучше. — Она повернулась к Майклу: — Увидимся завтра?

— Собственно говоря, если Джон еще не уехал, то я лучше подожду, — ответил Майкл. — Я пришел пешком и с удовольствием воспользуюсь каретой Джона после того, как он доберется до места.

Она кивнула и быстро побежала вверх по лестнице. Майкл остался в прихожей. Он бесцельно оглядывал развешенные

по стенам картины и напевал что-то себе под нос.

И тут раздался ее пронзительный крик.

* * *

Майкл совершенно не помнил, как он взбежал вверх по лестнице, — он вдруг просто каким-то образом оказался в спальне Джона и Франчески, единственной комнате в доме, порога которой никогда не переступала его нога.

— Франческа? — задыхаясь, едва выговорил он. — Фрэнни, Фрэнни, что с тобой?..

Франческа сидела возле постели, цепляясь за руку Джона, безвольно свисавшую вниз.

— Разбуди его, разбуди, Майкл! — закричала она. — Разбуди его! Я не могу. Разбуди его!

Майкл почувствовал, как мир рушится вокруг него. Кровать стояла в дальнем конце спальни, но он сразу понял.

Никто не знал Джона так хорошо, как он. Никто. А Джона уже не было в этой комнате. Джон ушел навсегда.

— Франческа, — прошептал Майкл, медленно приближаясь к ней. Руки и ноги его были словно чужие и двигались как-то странно, с какой-то отвратительной неповоротливостью. — Франческа…

Она подняла на него огромные, полные боли глаза:

— Разбуди его, Майкл!

— Франческа, я…

— Ну же! — закричала Франческа, кидаясь к нему. — Разбуди его! Ты сможешь. Разбуди его! Разбуди!

Но все, что Майкл мог, — это стоять столбом все то время, пока ее кулачки били его по груди и потом ее руки тянули и теребили его галстук, так что он даже начал задыхаться. Он не мог даже найти в себе силы обнять ее, как-то утешить, потому что сам был точно так же потрясен и сбит с толку.

И вдруг эта лихорадочная энергия оставила ее, и она вся обмякла, и слезы ее омочили его рубашку.

— У него болела голова, — плакала она. — Вот и все. У него просто болела голова. — Она подняла на него глаза, вопросительно вглядываясь в его лицо, словно пытаясь найти в этом лице ответы, которые он никогда не сможет дать ей. — У него просто болела голова, — снова повторила она.

Выглядела она совершенно сломленной.

— Я знаю, — сказал он, понимая, что этого недостаточно.

— Ах, Майкл! — Рыдания сотрясали ее. — Что же мне делать?

— Я не знаю, — ответил он, потому что и в самом деле не знал. В Итоне, Кембридже и в армии его подготовили ко всему, что жизнь может преподнести английскому джентльмену. Но к такому его не готовили.

— Я не понимаю, — говорила она, и, наверное, говорила еще многое другое, но слух его отказывался воспринимать смысл слов. У него даже не было сил стоять на ногах, и оба они тихо осели на ковер и так сидели, привалившись к кровати.

Он смотрел в противоположную стену, и ничего не видел, и только недоумевал, отчего он не плачет. Он словно потерял чувствительность, собственное тело казалось ему страшно тяжелым, и он не мог отделаться от ощущения, что у него вырвали душу.