Когда пируют львы
Шрифт:
– Где он?!
Борода Шона ощетинилась.
– Баас взял лошадь и уехал покататься, – испуганно ответил один из конюхов.
– Когда? – ревел Шон.
– Ночью, семь-восемь часов назад. Скоро вернется.
Шон, тяжело дыша, смотрел на конюха.
– Куда он поехал?
– Баас, он не сказал.
Восемь часов назад. Сейчас он уже в пятидесяти милях отсюда.
Шон повернулся и ушел в свою комнату. Бросился на кровать и налил себе еще кофе. Это ее расстроит. Он представил себе слезы и буйство несдерживаемого горя. Будь ты проклят, Чарливуд! Он пил кофе и думал о том, что хорошо бы
– Где Канди?
– В спальне, но вам туда нельзя. Это принесет неудачу.
– Самую большую в мире, – согласился Шон.
И постучал в дверь спальни.
– Кто там?
– Шон.
– Тебе нельзя. Что ты хочешь?
– Ты одета?
– Да, но тебе заходить нельзя.
Он раскрыл дверь и посмотрел на визжащих женщин.
– Выйдите, – резко сказал он, – мне нужно поговорить с Канди наедине.
Они выбежали, и он закрыл за ними дверь. Канди была в пеньюаре; на ее лице видна была тревога ожидания; волосы выбились и свисали, светлые и мягкие.
Она прекрасна, подумал Шон. Посмотрел на пенную массу свадебного платья на кровати.
– Канди, боюсь, у меня плохие новости. Ты можешь меня выслушать?
Он говорил резко, почти грубо, и каждое мгновение было ему тягостно.
Он видел, как с ее лица сбежала краска и оно застыло, стало мертвым, как у статуи.
– Он ушел, – сказал Шон. – Сбежал от тебя.
Канди взяла с туалетного столика щетку и принялась безжизненно расчесывать волосы. В комнате было очень тихо.
– Мне жаль, Канди.
Она кивнула, не глядя на него; она смотрела в свое одинокое будущее. И эта молчаливая покорность была гораздо хуже слез.
Шон почесал кончик носа. Происходящее было невыносимо.
– Прости, я бы хотел хоть как-нибудь помочь.
Он повернул к двери.
– Шон, спасибо, что пришел и рассказал мне.
Ее голос ничего не выражал, словно она умерла.
– Да не за что, – неловко ответил Шон.
Он поехал в «Ксанаду». Здесь на газонах уже собралось множество народу – судя по смеху, уже начали пить. Солнце светило ярко, но жарко не было, на веранде играл оркестр, на зелени выделялись яркие женские платья. «Праздник», – шелестел флажками ветерок над тентами. «Праздник», – говорил смех.
Шон проехал по подъездной дорожке, поднимая руку в знак приветствия. Со спины лошади он заметил Франсуа и Мартина Кертиса: они со стаканами в руках стояли у дома и разговаривали с двумя девушками из «Оперы». Шон оставил лошадь одному из туземных конюхов и направился прямо к ним.
– Привет, босс, – сказал Кертис. – Почему такой мрачный, ведь
Все рассмеялись.
– Франсуа, Мартин, пойдемте со мной.
– А что случилось, мистер Кортни? – спросил Франсуа, когда Шон отвел их в сторону.
– Прием окончен, – мрачно сказал Шон. – Свадьбы не будет. – Они уставились на него. – Ступайте, скажите всем. Скажите, что все они получат свои подарки назад…
Он собирался уходить.
– Но что случилось, босс? – спросил Кертис.
– Скажите, что Канди и Дафф передумали.
– Отправить всех по домам?
Шон поколебался.
– А, к дьяволу, пусть остаются и напиваются. Просто скажите, что венчания не будет.
Он прошел в дом. Нашел лжесвященника, который нервно ждал в кабинете на первом этаже. Жесткий воротничок натер ему кадык.
– Ваши услуги больше не нужны, – сказал Шон.
Он взял чековую книжку, сел за стол и выписал чек.
– Это вам за беспокойство. А теперь убирайтесь из города.
– Спасибо, мистер Кортни, большое спасибо.
Обрадованный, явно испытывая облегчение, он направился к выходу.
– Друг мой, – остановил его Шон, – если вы однажды скажете хоть слово о том, что мы собирались сделать, я вас убью. Я ясно выразился?
Шон прошел в бальный зал и дал констеблю несколько соверенов.
– Уберите отсюда всех этих людей. – Он показал на толпу гостей, ходивших меж столами и разглядывавших подарки. – Потом заприте дверь.
На кухне он нашел шеф-повара.
– Вынесите все приготовленное и отдайте им. Потом заприте кухню.
Когда он вошел в кабинет, там на кожаном диване сидела парочка, рука мужчины была под юбкой у девушки; девушка хихикала.
– Тут не бордель! – рявкнул Шон, и парочка торопливо удалилась.
Шон опустился в кресло. Он слышал доносившиеся с лужайки голоса и смех, оркестр играл вальс Штрауса. Это раздосадовало Шона, он мрачно посмотрел на мраморный камин. Голова снова заболела, кожа после ночного кутежа казалась сухой и натянутой.
– Что за беда, что за беда, черт дери! – сказал он.
Спустя час он вышел, отыскал свою лошадь и поехал по дороге на Преторию. Миновав последние дома, Шон повернул в вельд. Он ехал по морю травы, сдвинув на спину шляпу, подставив лицо солнцу и ветру. Шон сидел в седле свободно, предоставив лошади выбирать дорогу.
Уже к вечеру он вернулся в Йоханнесбург и оставил лошадь на конюшне с Мбежане. Ему полегчало – поездка и свежий воздух прояснили голову и помогли увидеть вещи в правильном свете. Он налил себе горячую ванну, забрался в воду, и пока лежал в воде, последние остатки гнева на Даффа улетучились. Он снова владел собой. Выбрался из ванны, вытерся, надел халат и прошел в спальню. На его кровати сидела Канди.
– Привет, Шон.
Она улыбнулась ему нервной неуверенной улыбкой. Ее волосы слегка растрепались, лицо побледнело, на нем не было никакой косметики. И она не сменила пеньюар, в котором Шон видел ее утром.
– Привет, Канди!
Шон взял квадратный флакончик с лавровой мазью и втер немного в волосы.
– Ничего, что я зашла?
– Конечно, нет. – Он начал причесываться. – Я сам собирался к тебе.
Она сидела, подобрав под себя ноги, в такой позе, которую не смог бы повторить ни один мужчина.