Когда поспела антоновка
Шрифт:
– В тре-тич-ном периоде появляется новое семейство… – довольно бегло читал мой старший сын.
– А ты лучше меня справляешься, – прервал я урок.
– Поговорили? – поинтересовался отец. Пашка, точно понял, что мучения на сегодня закончились, аккуратно закрыл книгу и также аккуратно вклинился в разговор взрослых:
– Деда, я могу идти?
– Мало почитал. И страницы не будет, – посерчал дед.
– Так я завтра нагоню, пообещал сообразительный парень. Вот как чует, что деду надо со мной поговорить. Знает, когда сбегать с урока можно.
– Ну, тогда до завтра, – разрешил дед и уставился на меня.
Пашка вскочил и вбежал в дом, чтобы положить
– А ну, стой! – гаркнул я так, что птицы на дереве притихли. Сын остановился, подняв облако пыли, – Пастбище в другой стороне!
Пашка тяжко вздохнул, и поплёлся в указанном ему направлении.
– Нет, ну ты посмотри на него! – посетовал я, когда убедился, что коровы сегодня точно не разбегутся, – Пятнадцать лет уже, а всё ещё как дитя малое! Книгу-то твою, Пашка хоть до середины освоил?
– Поумней тебя будет, – ответил отец. Он облокотился о стену дома и сидел с закрытыми глазами, точно спал. Совсем состарился за эти последние годы. Волос и в голове и в бороде поседел, морщины избороздили всё его худощавое лицо.
– Я всё хочу спросить, а почему не закон божий? Почему эта книга?
– Неисповедимы пути господни, – послышалось в ответ.
– А книга откуда? Сколько себя помню, столько и эту книгу… Может быть, тебе стоило стать этим… учёным по земле? – допытывался я.
– Геологом, – поправил меня отец, – Кому-то Господом предназначено стать геологом, а кому-то – дьяконом. Неисповедимы пути Его.
И замолчал. Я уж подумал, что гроза прошла мимо, но не тут-то было.
– Негодин к тебе зачем приходил? – вдруг спросил отец.
Началось.
– Политическую обстановку объяснил, – покривил душой я.
Отец усмехнулся.
– Ну-ну. Только ты не иди у него на поводу. Он, хоть и хороший мужик, да только времена нынче нехорошие. Ты, слава богу, не коммунист, но очень сильно рискуешь, что взялся за работу головы села. А у тебя дети.
– Так я и не рвался на эту работу. Тут в нашем селе только два грамотных взрослых человека и осталось. Ты да я. Остальных партизаны давно расстреляли. Думаешь, у меня был выбор? – начал я заводиться, – Да не было у меня этого выбора! Как только я закончил читать эту твою книгу по геологии, так сразу все выборы у меня и отпали!
– Ну-ну, – пробормотал в ответ отец, – Только все равно не рискуй понапрасну.
Я встал с лавки, махнул отцу рукой и пошел вдоль села. Проветриться решил. Ведь надо было в несколько домов заглянуть, поговорить. А если всё сладится, то и ночью топать на двор к Негодину.
Глава 3
Сосед
«Бумага, бумага, да чтоб тебя! Какой ты Богоявленский, ты самый что ни есть диавол! Этот дом должен быть моим по праву и сад это мой, каждое яблоко – мое!» – мысли проносились в моей голове вихрем, однако я выкинул огрызок и пошел к дому. День только начинался, а уже был испорчен. Правильно талдычила Марья: «Плюнь ты на это, Васенька», да только как же я могу плюнуть, когда из-под носа увели, оставив ни с чем. Я не могу жаловаться: руки, ноги, голова на месте. Все рабочее, да только как возьмет меня тоска об упущенном, так хоть удавись. Да и яблоки я терпеть не могу, разве что моченые и в пирогах, что готовит моя Марья Никитична. Она баба толковая, рукастая. Так и шел я по широкой улице в думах, пока не увидел спешно удаляющегося пекаря с девкой. И сразу вспомнил, что давеча мужики на лесопилке говаривали, мол партизаны идут со стороны Кирсанова и продразверстка скоро доберется. Надо запасаться зерном, прятать в погребах продукты, ибо все отнимут, бровью не поведут. А коли такая жизнь, надо и о доме подумать. Точнее, отобрать. Да только как? Прокофий мужик грамотный, отец у него дьякон, а я мужик простой, мне вся эта кутерьма не знакома, ни разу в жизни я не читал и не писал, надо хитростью брать. Подставить.
– Эй, Алексей Фролович, добрейшего денечка! Куда путь держите? – пекарь как-то весь подсобрался, девку свою за руку подтянул к себе и зыркнул на меня исподлобья, а потом оскалился вдруг, раскивался и заотвечал:
– Здравствуйте, Василий Михайлович! Да вот к Петру дочку водил, больно уж грамотной стать хочет, читали они. Как книга-то называлась, а? – подтянул он девчонку еще раз за руку, дернул, та на него смотрит тучей.
– По Земле, – говорит.
– Ну понятно, что уж, – говорю им и усы свои приглаживаю. Вижу, скрывает что-то, делиться не хочет какие дела ведет с дьяконом, – по Земле это дело хорошее.
– С Богом оставаться! – кивнул еще раз пекарь, – Поспешим мы, тесто подходит.
– Давайте-давайте, – кивнул я им в след и достал папиросу.
Больно уж хорошо со мной разговаривал, умаслить пытался, точно не чист на руку мужик. Надо бы узнать, что замышляет с дьяконом и какие козни строит. С такими думами и отправился на лесопилку, надо еще там послушать чего мужики говорят.
Вечером стянул я сапоги, да разлегся на скамью у печи. В передней, перед красноватой иконой Распятия, доставшейся еще от бабки, которая ходила по старой вере, горит лампадка. Смотрю я на нее и опять тоска берет. Разве ж я плохой мужик? Почему не достоин дома с садом? Что же это, детям моим мучиться, никогда в раздолье не побегать?Слышу, отворяется дверь, входит Марья с сияющим медным тазом.
– Чего это ты разлегся, Василий, устал небось?
– Слышишь, Марьюшка, а хочешь дом побольше да сад яблоневый роскошный?
– Роскошный – захохотала Марья, – каких слов нахватался, на лесопилке что ли барин у вас под видом обычного мужика учит? – все не унимаясь, продолжила жена.
И такая злость меня обуяла, что поднялся я со скамьи, спрыгнул, да треснул по столу.
– Дура ты деревенская! Я же как лучше хочу!
– А ты и сам дурак, живи пока живешь нормально, а лучшее нам и не нужно, все мы сыты, скотина какая никакая имеется, да только тебе все лучшее подавай!