Когда правит страсть
Шрифт:
Она уставилась на металлическую решетку-дверь. Интересно, что прутья стоят не слишком тесно. Мужчина не может протиснуться сквозь них. В отличие от женщины.
Но прежде чем она успела проверить, появился слуга Борис.
— Надеюсь, вы не собираетесь пристрелить меня? — пошутил он.
Наверняка знает, что у нее отобрали оружие! Поэтому она не потрудилась ответить.
Продолжая ухмыляться, он подошел, вручил ей маленькую зажженную лампу, Алана обрадовалась: сейчас, вечером, в высоко прорезанные в коридоре оконца почти не проникало света. Конечно, на стенах тюрьмы горели факелы, и кое-какие отблески ложились на полу в ее камере.
Далее Борис,
— Если бы вы так сильно не рассердили капитана, он бы вас не запер, — сообщил слуга, — и тогда я поставил бы жаровню в вашу комнату.
— Это камера! Не комната! — едва не закричала она, но придержала язык. Действительно, если бы не решетка вместо двери, камера могла бы считаться комнатой. Она просторнее, чем другие камеры, мимо которых Алана проходила, и казалась довольно уютной: видимо, предназначалась для знатных заключенных. Кровать узкая, белье отсутствовало, но матрац был мягкий: она проверила. На полу лежал овальный коврик, на котором стоял квадратный стол. Имелся и тот гадкий стул, который она даже не сдвинула с места.
Похоже, Борис ждал, что она ответит. Он был так же чисто выбрит, как его хозяин. Вьющиеся каштановые волосы доходили почти до плеч. На нее смотрели умные светло-голубые глаза.
— Ничего лучшего я от варвара не ожидала, — отрезала она.
— На вашем месте я бы не говорил ему этого.
— Почему нет? Он слеп и глуп и не может отличить правды от лжи.
Борис рассмеялся и ушел. Теперь, полностью одетая, она сумела согреться, непрестанно бродя по камере. И обрадовалась теплу, но это длилось недолго. В комнате стало невыносимо жарко. Она закатала рукава, и расстегнула лиф. Сняла башмаки, чулки и тяжелые нижние юбки и все равно задыхалась. А когда до нее дошло, что это пытка с целью получить ее исповедь, гнев стал расти вместе с температурой. Она приветствовала этот гнев. Потому что могла его контролировать. Поппи научил ее управлять эмоциями. Как прекрасно она держалась во время возмутительного допроса! Бекер даже не увидел ее гнева: она слишком хорошо его скрывала. Но жара! Это уже слишком!
Алана подумала, что стоит позвать Бориса, но если тот намеренно устроил такое, значит, вряд ли придет. А она была почти уверена, что ему был отдан соответствующий приказ. Никто в здравом уме и твердой памяти не стал бы устраивать такое по ошибке. Она хотела было сбросить экран жаровни. Но не дотянулась до него и побоялась, что обожжется. Поэтому отошла в дальний угол, повернулась спиной к жаровне и то и дело вытирала нижней юбкой пот с лица и шеи. К несчастью, жара скоро утомила ее, растопив гнев. Она легла на постель, и скоро пот на ее щеках смешался со слезами. Несмотря на все, что наговорил капитан, она опасалась, что он не выпустит ее из камеры. Но вскоре у нее даже не стало хватать энергии пожалеть себя, она слабела с каждой секундой. И не могла собраться с силами, чтобы преодолеть апатию.
Она почти заснула, когда откуда-то донесся стук открываемой двери. Послышался тяжелый стук сапог. Алана попыталась сесть, но так и не смогла. Ей было плохо от жары. Платье насквозь промокло. Алана лишь слегка открыла глаза, чтобы убедиться, что это капитан. Он выглядел еще более огромным и грозным, наверное, потому, что был в шинели. Остановившись у двери, он выругался, сбросил экран на пол и ногой оттолкнул жаровню. Потом поднял голову и снова выругался, так непристойно, что Алана даже не поняла смысла. И не покраснела, потому
Он подхватил ее на руки и вынес из камеры. Это встревожило ее настолько, что она прошептала:
— Поставьте меня.
— Я отнесу вас туда, где прохладнее.
— Значит, вы не хотели растопить меня?
— Не таким же образом!
Вспомнив его прежнюю реплику о том, что она тает в его объятиях, Алана сообразила, что он имеет в виду не жаровню.
Но холодный воздух не вывел ее из ступора. Зато оказавшись под снегом, она открыла глаза. Он вынес ее во двор, к своим апартаментам. Уже совсем стемнело, и летящий снег мгновенно таял, попадая на нее, и даже не лип к одежде так сильно, как к шинели капитана. Но это скоро изменится. Как только она замерзнет!
— Хотите, чтобы я простудилась и умерла? — выдохнула она.
Он презрительно фыркнул:
— Будь сейчас середина зимы, во двор намело бы сугробов и я сбросил бы вас туда. Прекрасный способ охладиться.
— Ничего подобного! А теперь поставьте меня.
— Босыми ногами в снег?
Только сейчас Алана сообразила, что на ней нет башмаков, хотя одета она куда приличнее, чем в их последнюю встречу. Но снег, вихрившийся вокруг головы Кристофа, заставил ее вспомнить другую их встречу. Боже, это тот негодяй, которого она видела на горной тропе! Это в его лапы она попала?! Тот, кто так нагло касался ее, чтобы позабавить своих людей? Ну конечно! Почему ей не пришло это в голову сразу? А ведь он знал! Почему же не сказал ничего, когда она описала ему их встречу?
Он не стал дожидаться ответа, а внес ее внутрь и пошел по маленькому коридору, ведущему от гостиной. Алана насторожилась, но он не понес ее в камеру, а остановился между двумя дверями в центре коридора, одна из которых была открыта. За дверью оказалась кухня. Кухарка заметила молодых людей и вскинула бровь. Борис тоже был там, за кухонным столом. У нее не хватило времени окинуть его уничтожающим взглядом за то, что он сделал. Кристоф открыл дверь другой комнаты и поставил Алану на пол.
Это была спальня. Его спальня. В обстановке не было ничего спартанского или солдатского. Такая спальня пристала бы аристократическому дому. Алана сразу вспомнила, что он и есть аристократ, и настолько богатый, что сумел построить роскошные апартаменты во дворе дворца. Жаль только, что столь неотесанный человек недостоин своего титула.
Несмотря на то что он уже видел ее в одном белье, она подчеркнула:
— Все это крайне неприлично!
— Что именно? Что я предоставил тебе комнату, где ты могла бы отдохнуть и привести себя в порядок? Или решила, что я останусь и буду наблюдать?
Она немедленно повернулась к нему спиной.
— В умывальнике есть вода, — мирно сообщил он. — Когда умоешься, иди в гостиную ужинать.
В гостиную? Ужинать? Не в камеру? Что же, это ободряет. Но все же она была вынуждена признаться:
— Мне нужно что-то надеть. Мое платье мокро насквозь, и его нужно выстирать. Мне необходима ванна. А мои башмаки...
— Довольно. Подбери что-нибудь в моем гардеробе.
Она повернулась и хотела сказать, что не станет носить его одежду, но увидела только закрывающуюся дверь. Что же, ничего не поделать. По крайней мере на двери есть засов, а значит, ее никто не потревожит.
Она подбежала к умывальнику, разделась и обтерлась прохладной водой. И даже смочила оставшейся водой голову, прежде чем растереться полотенцем.