Когда приближаются дали…
Шрифт:
— Все сменил? Аль еще остались?
— Нет, не остались. А здесь как? — Алексей взглядом указал на кабель.
— Обыкновенно. Загораем.
Алексей не привык к этому понятию. Что значит «загорать»? Почему задержка?.. Рабочих нет? Все на выгрузке? А мы?
— Тебе что… больше всех нужно? — Макушкин сплюнул сквозь зубы. — Наше дело сторона. Канавы рыть не нанимались. Каждому свое. Понял?
— Ничего не понял. Тут лопатка есть. Один час работать.
— А кто платить будет? Ты, что ли?
— Не знаю. Но работа стоит. Почему ждать?
— Не знаешь?
Несмотря на явное недовольство Макушкина, Алексей побежал за лопатой.
— Ты, я думаю, очень устал, — сказал он, вернувшись. — Я один буду делать.
Поднявшись, Макушкин отряхнулся; подойдя к Алексею вплотную, схватил заступ.
— Моего разрешения нету!
— Я буду сам…
— Сам с усам, — заплывшие глазки Макушкина вспыхнули яростно. — Брось, говорю!
Никогда Алексей не видел его в таком состоянии. За что сердиться? Совершенно непонятно.
— Почему? — удивлялся он, и лицо его сделалось совсем растерянным. — Почему?
— А потому. Нечего их баловать.
— Кого? Что есть «баловать»?
— Ты мне дурачком не прикидывайся. Сам знаешь кого — начальников.
— Не понимаю. Значит, тебя баловать? Ты есть мой начальник.
Макушкин в сердцах плюнул, бросил заступ и заговорил густо и хрипло:
— Психованный ты, что ли? Или как еще назвать? Я — «начальник куда пошлют». Всякие там нормы и расценки я не устанавливаю. На то есть шибко грамотные, не нам с тобой чета. Начальники бумажки подписывают, а мы спину гнем. Им палец дай, а они руку оттяпают. Вот и выходит, что им потакать нельзя. Ты сегодня канавку вырыл за спасибочки, а завтра они ее в твою норму впишут. Вот и умоешься, — он скользнул пятерней по лицу. — Будь здоров.
Трудно было Алешке разобраться в таких сложных для него вещах, как нормы, расценки. Вот почему доводы Макушкина казались ему странными и, во всяком случае, неубедительными. Кабель нужно убрать под землю. Это ясно. Руки есть, лопата есть. Так в чем же дело? Он поплевал на ладони и нагнулся поднять заступ.
— Тебе что приказано? — вскипел Макушкин. — Законы свои устанавливаешь? Откуда прискакал, туда и катись!.. В свою Америку.
Алексей побледнел. Почему в «свою»? Разве он не дома? Алексей молча поднял заступ и вонзил в мягкую податливую землю.
Макушкин готов был избить его до полусмерти, но сдержался. Он знал, что и пожаловаться нельзя. Начальству только работу подавай, а там хоть трава не расти, за твой карман страдать не будут.
«Выслуживается, черт, — с ненавистью глядел он на Алексея. — Подмазывается, боится, чтоб обратно не отправили. Неизвестно еще, зачем он здесь устроился. За деньгами не гонится, работает чуть ли не задарма и всюду свой нос сует».
Вчера Макушкина вызывали в комиссию по расследованию причин аварии на подстанции. Расспрашивали о помощнике, потом лом показывали, который в будке нашли. Дескать, чей такой? Кто им работал? А откуда знать монтеру! Не сам же он дыру в стенке должен пробивать,
Сейчас, после ссоры со своим помощником, особенно встревожила мысль, не он ли виновник аварии. Кто его, «американца», знает? Попадешь заодно с ним, как пить дать. Подальше бы от греха.
— Подмазываешься? — презрительно сплюнув, сказал Макушкин и растянулся на траве. — Ну давай, давай. Только все одно тебе веры не будет. Все одно ты чужой.
Алексей в бешенстве поднял заступ.
— Кто чужой? Я? — опомнился и застыл так. — Сам чужой. Тебе надо жить в Штаты. Здесь не можно. — Он медленно опустил заступ. — Ты есть бизнесмен. Всех продавать… Всех обманывать… Копейка твоя душа!
Макушкин перепугался. Ясное дело, малый тронутый. Стукнет еще по башке. Не спуская с него глаз, на четвереньках отполз в сторону, лениво встал и процедил сквозь зубы:
— В другом месте поговорим.
Свидетелями ссоры оказались стоявшие на краю платформы Литовцев и Васильев.
«Не умеет Алешка сдерживаться, — с досадой думал Александр Петрович. Отец не мог всем рассказывать об Алексее. Возникнут кривотолки. Выгораживает, мол, сына. Ведь никому нет дела, какое воспитание он получил, где жил многие годы. — Сейчас ты советский человек и будь добр придерживаться норм поведения, которые установлены для всех. Надо бы больше уделять ему внимания. Но где взять время?»
— Товарищ начальник! — раздался недовольный голос. — Так дело не пойдет, товарищ начальник.
Васильев обернулся. Неподалеку стоял монтер Макушкин.
Александр Петрович спросил, чем он недоволен.
— Выходит, что мы еще и канавы должны рыть, — монтер покосился в сторону Алексея. — Разве это монтерское дело? На то другие люди приставлены. Я ведь не землекоп какой-нибудь. У нас работа чистая.
— А грязную кто будет делать?
Макушкин пожал плечами:
— Откуда нам знать? Я вот, к примеру, на курсах учился, — он сдвинул кепку на лоб. — Грамотный вообще. Чего ж мне в земле возиться? Каждому свое.
— Кто вас заставляет делать эту работу? — спросил Васильев, глядя сверху на вырытую уже наполовину канаву.
Макушкин презрительно хмыкнул:
— А кто меня может заставить? На то законов нету. Я еще что хотел сказать, товарищ начальник, — он исподлобья метнул взгляд на Литовцева. — Да вроде как и не знаю…
— «Тут уж пошли дела семейные», — усмехнулся Литовцев, вовсе не предполагая, что этой крылатой фразой из «Ревизора» попал в самую точку.
— Какие там «семейные»! — возмутился Макушкин. — Не буду я работать с американцем, вот и весь мой сказ, — он отвернулся и еще ниже надвинул на глаза кепку.