Когда придет дождь
Шрифт:
– Отпусти! – со злостью кричит она. – Не трогай меня.
Я не отпускаю и чувствую, как напряглись ее мышцы.
– Я просто хотел, чтобы ты знала правду.
– Спасибо. Теперь знаю.
На мгновение наши глаза встречаются. Кажется, мои зрачки испарятся от ее жгучей ненависти.
Признанием я изменил все.
Я ее потерял.
– Пойми, это было тогда, – торопливо пытаюсь я объяснить. – Я теперь другой. Я…
– Заткнись, Карл. Держи рот на замке.
– Но…
– Не желаю слушать твои объяснения.
Она вырывает руку.
– Нейша!
Она поворачивается ко мне:
– Я-то думала, ты другой. А ты такой же, как он. Вы оба одинаковы. Я тебя ненавижу. Слышишь, Карл? Ненавижу!
Она уходит. Я стою возле ограды и смотрю, как Нейша исчезает из моей жизни. Как такое могло случиться, если на моих губах еще сохраняется вкус ее поцелуев?
Солнце тоже исчезло. Все, что переливалось серебристыми оттенками, стало тускло-серым, зеленым и коричневым. Я вздрагиваю от ветра и поднимаю глаза. Небо быстро затягивается тучами, несущимися слева направо.
Я на озере. Неба не видно. Сплошная серая пелена. Я барахтаюсь в воде, не зная, куда плыть. Не вижу ни Нейши, ни Роба. Вспыхивает первая молния. От неожиданности и страха чуть не захлебываюсь, зато в переливчатом свете вижу их. Две головы над бурлящей водой.
Ноги совсем ватные. Надо выбираться отсюда. Пора домой. Нейша скрылась из виду. Я поворачиваюсь и бегу к дому. Крупная дождевая капля ударяет по уху, и в голову врывается его голос. Четкий. Совсем близкий. Затем небо разверзается. Кажется, кто-то опорожняет громадное ведро на луг, улицу и дома. Слышу крики прохожих, торопящихся укрыться. За несколько секунд все промокли до нитки. День очень промозглый. От холода и неожиданности перехватывает дыхание.
«Я иду за тобой, Си. Тебе меня не остановить».
Дождь заливает глаза. Пытаюсь их вытереть и бегу дальше. Вокруг мокрые, перепуганные люди. Вижу Роба. Он не гонится за мной, просто стоит. Его бледная фигура – единственная неподвижная в мире ожившей воды.
«Убей ее, или я убью тебя».
– Убирайся прочь! Отстань от меня!
Лестница, что ведет наверх, превратилась в водопад. Кое-как поднимаюсь, бреду по проходу, добираюсь до дома. Толкаю дверь, вваливаюсь внутрь и тут же плотно ее закрываю.
«От меня за дверями не спрячешься».
Он где-то здесь. Близко.
Взбегаю по лестнице, врываюсь в свою комнату. В нашу комнату. Шторы закрыты. Какой отвратительный запах. Он липнет к коже, набивается в легкие, заставляя их деревенеть. Эта вонь, будто ядовитое растение, пытается повсюду оставить свои споры. Сумрачно. Я ничего не вижу. Включаю свет… Лучше бы не включал. Стена возле моего матраса уже вся черная. Черная, зловонная, покрытая множеством капелек. В углу, над матрасом Роба, там, где впервые появилось влажное пятно, по стене текут струйки. Вода прибывает, тянется ко мне.
Мне нельзя
Я только переоденусь и сейчас же вон. Сбрасываю мокрую одежду, склоняюсь над грудой шмоток, роюсь в них. За что ни возьмусь – все липкое. Лезу в другую груду, швыряя одежду за спину, в коридор. Ничего не находится.
Все, что еще недавно было сухим, намокло, заплесневело. Даже в руках держать противно. Не хочу, чтобы эта дрянь касалась моей кожи.
– Карл, что с тобой?
Оборачиваюсь. В дверях стоит мама. Она ловит брошенную мною старую футбольную рубашку.
– Надеть нечего. Все мокрое, – объясняю я.
Она вертит в руках рубашку.
– Все воняет плесенью. Не могу прогнать этот запах. Хочу насухо вытереться. Мам, у меня почему-то не получается вытереться…
Похоже, мои слова ее напугали. Мама смотрит на меня, потом переводит взгляд на стену.
– Что за чертовщина? – бормочет она. – Стена мокрая. И давно это началось?
– Что?
Пытаюсь отстраниться от голоса Роба и слушать только маму.
– Я спросила, давно ли… Ладно, потом. Неужели у тебя нет ничего сухого? Поищи как следует.
Надо слушать маму. Попробовать найти в зловонной куче что-то приемлемое. Но все мокрое.
«Смотри-ка, Си. Она тебя уже ненавидит…»
– Мам, здесь нет сухих вещей. А эти я не надену. Не могу. Не могу. Не могу. Не могу…
Проскакиваю мимо нее в коридор. Я совсем голый, но мне наплевать. Вижу поднимающуюся тетку Дебби. Заметив меня, она вскрикивает и ретируется в гостиную.
– Божже мой, Керри! Он снова рехнулся! Хочешь, я позвоню в полицию?
– Никуда не звони! – кричит ей мама. Потом говорит мне: – Карл, надень хотя бы это.
И бросает мне футбольную рубашку.
– Мам, ты смеешься? Она же вся липкая. Не буду!
Размахнувшись, швыряю рубашку вниз.
Мама поворачивается ко мне.
– Хватит валять дурака. Успокойся, – требует она.
Сама она далека от спокойствия. Лицо красное, взбухшие вены на шее.
– Успокойся! – орет она.
Я очумело бегаю по коридору, не зная, куда деться. Я уже ничего не знаю. Хочу, чтобы этот мир провалился ко всем чертям.
– Постой! Постой спокойно! – кричит мама.
Она ненадолго уходит, потом возвращается и хватает меня за руку. Я отчаянно дергаюсь. Рука выворачивается за спину, заставляя меня остановиться.
– Вот. Надень это, – предлагает она.
И протягивает мне халат. Свой. Розового цвета, немного замызганный. Мама помогает мне продеть руки в рукава, запахивает халат и узлом завязывает кушак.
Подношу рукав к лицу, принюхиваюсь. Ткань мягкая, пахнет сигаретным дымом, дезодорантом и туалетной водой. Я утыкаюсь в халат лицом и некоторое время дышу его запахами. Заслоняюсь ими, отгораживаюсь от внешнего мира, пахнущего по-другому.