Когда придет дождь
Шрифт:
Мое дыхание успокаивается. Замолкает голос Роба. Вокруг тихо. И в доме тоже.
– Так лучше? – спрашивает мама.
Я молчу. Не могу пока говорить.
– Посиди здесь.
Я подчиняюсь. Мама садится передо мной на корточки, достает пачку сигарет и зажигалку. Дрожащими руками закуривает. Глубоко затягивается.
– Все нормально, – успокаивает она. – У нас все хорошо. Хочешь затянуться?
Я отказываюсь. Мама запрокидывает голову и выпускает дым.
– Ты малость выбился из колеи. Согласен? Теперь я понимаю. Я не знала, что
Она снова затягивается.
– Прости, Карл. Я запустила дом.
– Нет, мама. Ты не понимаешь. Дело не в доме. По-моему, я схожу с ума.
Мама плюхается на пол. Я протягиваю руку, она берет ее в свои. Так мы и сидим… на расстоянии вытянутой руки.
– Не выдумывай, Карл. Просто у тебя был дрянной день, только и всего.
– Мам, мне бы… куда-нибудь в другое место. Где мне помогут.
«Верни меня в больничную палату, – хочу сказать я. – Ту, в которую меня привезли с озера. Теплую, чистую и светлую».
– Карл, я же здесь, рядом. Я тебе помогу.
– Мам, но я постоянно его слышу. Он говорит со мной. Не только слышу. Вижу.
– Карл, мы оба его видим. Я тоже. Везде.
– Нет, ты не понимаешь…
Мама вздыхает:
– Я вижу его в ванне, совсем малышом. Помню, сначала никак не могла загнать его в воду, а потом он упирался и не желал вылезать. Никакие шлепки не действовали. Вижу его в кухне, где он ест из консервной банки. Вижу на диване, где он смотрит со мной фильмы ужасов и притворяется, что ему не страшно. Да, Карл, он здесь. И всегда будет.
Я сдерживаюсь, чтобы не вздохнуть. Мы видим разное.
– Ты просто вспоминаешь о нем, – уточняю я.
– Да, – соглашается она. – И ты тоже. Это нормально. По-человечески. Это не признак сумасшествия.
Мама тянется ко мне. Обнимает. Я не противлюсь, но сам ее не обнимаю.
– У нас все будет хорошо, – обещает она. – Вот увидишь. Все будет хорошо.
Закрываю глаза и вижу его лицо. Его глаза широко открыты. Бегунок молнии скользит вверх и запечатывает его внутри черного мешка. Я пробую выпрямить спину, но мама крепко держит меня в объятиях.
– Мам, я куда-нибудь уеду. Не могу здесь оставаться.
Не могу освободиться от ее руки. А теперь она еще и дрожит всем телом.
– Не бросай меня, Карл, – просит мама. – Карл, пожалуйста, не бросай меня. У нас с тобой все будет замечательно. Обещаю.
Она плачет, уткнувшись мне в шею.
Кто-то стучит во входную дверь.
Дебс идет открывать и заводит разговор. Я слышу лишь отдельные слова, но их вполне хватает.
– Ударил ее… совершенно голый… просто одичал… брат в озере… безопасность.
Так. Заботливая тетка все-таки вызвала полицию.
Мама будто не слышит. Раскачивается из стороны в сторону, невольно
– Ты все, что у меня осталось. Не уезжай, Карл. Не бросай меня.
– Мисс Адамс! – кричат снизу.
Мама перестает раскачиваться.
– Мисс Адамс!
Мама глотает воздух.
– Обождите. Сейчас спущусь.
Она крепко стискивает меня в объятиях и наконец-то разжимает руки. Вытерев глаза рукавом, несколько раз глубоко вздыхает.
– Ты ведь не уйдешь из дома?
«Уйду!» – хочется крикнуть мне.
– Не знаю. Мам, я больше не могу спать в той комнате.
– А как насчет дивана в гостиной?
Пожимаю плечами.
– Ты только продержись до похорон. Мы вместе пройдем через это, и… у нас все наладится. Я обещаю. Договорились?
Она идет вниз. Я подтягиваю колени к груди, кладу на них голову и вслушиваюсь в мамины попытки вести себя как нормальная, уверенная в себе женщина. Она просит полицейских пройти в гостиную, произносит дурацкую фразу о «несносной погоде» и предлагает им чаю.
Входная дверь закрывается. Голоса звучат глуше. Полицейские перешли в гостиную. Перестаю вслушиваться, превращая их разговор в обычный фоновый шум. Странно, но в таком виде он даже успокаивает.
Минут через десять мама поднимается ко мне. Садится передо мной на корточки.
– Они хотят с тобой поговорить. Убедиться, что ты в порядке. Тебе надо переодеться.
– Зачем? Мне и так хорошо.
В ее халате уютно, словно я завернулся в одеяло. Сухо. Тепло. Я бы не прочь носить его, не снимая.
– Не надо дразнить гусей.
Мама оглядывает одежный развал на полу коридора, потом уходит в свою комнату. Оттуда приносит джинсы и футболку.
– Чьи?
– Не спрашивай. Трусов я не нашла.
Я беру одежду, поворачиваюсь к маме спиной, сбрасываю халат и надеваю джинсы. Они на пару размеров шире. У мамы иногда бывают мужчины. Удивляюсь, почему она выбирает себе покрепче и потолще. Надеваю футболку. Там рисунок и надпись: «Серферы делают это стоя».
Смотрю на маму.
Она кривится:
– Извини.
Понимаю, что ее извинение касается не только дурацкой футболки. Вопреки своему настроению, улыбаюсь. Я готов даже засмеяться.
– Мам, ну и…
– Согласна.
Нагибаюсь и подворачиваю брючины, чтобы не волочились по полу.
– Ты готов? Можем идти? – спрашивает она.
– Готов.
Позже, когда полицейские ушли, а Дебби улеглась в ванну «отмокать», мама устраивает мне «гнездышко» на диване. Она сама частенько спала здесь, отрубаясь после выпивки. Но сейчас пытается соорудить подобие постели. Приносит подушку и мой спальный мешок, и у меня сжимается горло. Даже издали от него пахнет плесенью. Бегунок молнии отражает свет, и я сразу же слышу поскрипывание другой молнии. Той, что запечатала Роба в черном мешке. Меня передергивает. Желудок грозит вывернуть немногочисленную еду, запихнутую в него сегодня.