Когда приходит Андж
Шрифт:
Философская мысль «Я» развивается следующим образом. Предположив еще в конце «Мрачной игры», что он является Иисусом Христом, и основав свое предположение лишь на своей способности видеть будущее, «Я» искренне верит в это, но в «Рождении божества» его вера начинает колебаться: «Я» вспоминает христианскую идею о том, что, благодаря своей гордыне, Люцифер может обманываться, считая себя Богом. Думая о своих поступках, «Я» понимает, что творит, скорее, зло, нежели добро, и мысль о том, что он является не Богом, а Дьяволом, потрясает его…
В действительности все оказывается гораздо проще…
С самых первых страниц я замечаю за собой чью-то слежку. За мной охотится некая банда, предводитель которой хочет допытаться, каким образом мне удается все время выигрывать в своих ночных похождениях по московским казино. Надо сказать, что алчность временно замутняет мой разум и от скромных заработков на пропитание и содержание утлой комнатенки на Арбате я перехожу к настоящему выковыванию денег на разнообразных играх, от рулетки до баккары. Я покупаю себе автомобиль, гараж-ракушку, меняю жилище, веду роскошный образ жизни.
В семидесятых годах, когда я становлюсь студентом МГУ, чтобы познакомиться с матерью Марины, отпугнуть от нее марокканского негра и самому стать отцом своей будущей возлюбленной, я замечаю за собой слежку тогдашнего КГБ.
Когда негр все-таки выиграл поединок за молодую женщину и под воображаемые звуки там-тамов Марина все же была зачата, я устремляюсь в Марокко 56-го года, чтобы помешать рождению негра, но, по несчастной случайности — неожиданно и внезапно — способствую этому рождению и под звуки там-тамов сам становлюсь его отцом. Слежка и ловитва, однако, продолжаются: на сей раз это — полиция Марракеша, справедливо разоблачившая меня как фальшивомонетчика (я действительно не могу создавать в прошлом настоящие деньги, так как уже убедился, к каким непредсказуемым последствиям это приводит в будущем…)
И так далее. Постепенно я догадываюсь, что все эти преследования имеют под собой одну и ту же причину. Кто-то пристально следит за мной во времени, принимая облик различных удобоваримых сущностей.
В конце романа выясняется, что на хвосте сидят представители племени Ямбов, которое несколько тысячелетий назад обосновалось на Земле и к которому я, оказывается, принадлежу по крови.
Итак, никакой я не Бог, никакой не Дьявол, и весь этот ложный путь был лишь иллюзией, культивировавшейся на страницах романа. Да и само существование Бога-Создателя так и остается тайной, какой оно и является в нашей настоящей жизни.
Ямбы не создавали Землю. Они обладают известным могуществом, но вещество Вселенной десять миллиардов лет назад было создано Кем-то Другим…
Итак, с манией величия покончено, хотя, будучи Ямбом, я все же умудрился кое-что изменить в современном мире — так, по мелочам. Мне удалось предотвратить третью мировую войну (между христианской и мусульманской цивилизациями) вернуть к жизни Beatles (в финале мы с Мариной все же идем на концерт в Лужники, где состарившиеся Джон, Поль, Джордж и Ринго под восторженные вопли исполняют как старые хиты, так и новые песни) но главное — мне все же удалось реанимировать Марину, создать этот недостижимый образ небесной возлюбленной в реальной жизни — по своему образу и подобию.
“Рождение божества” — роман сюжетный, глагольный, приключенческий. Особенность текста заключается в том, что отец пишет его одновременно от первого и от третьего лица, но это не является постмодернистской штучкой, а имеет четкую мотивацию. Герой романа слышит мысли окружающих людей, видит их биографии, именно это и позволяет свободно перетекать от Я к ОН и обратно. Как и “Мрачная игра”, роман несет в себе множество плохо и хорошо замаскированных цитат, но, в отличие от первого романа, цитаты и ассоциации преимущественно библейские. Лейтмотивом по-прежнему остается музыка Beatles, правда главным героем встроенного трактата является уже не экзальтированный, непредсказуемый наркоман Леннон, а мудрый, просветленный, осененный индийскими благовониями наркоман Харрисон. Знаешь, почти в каждом романе отца присутствуют наркотики. Он объясняет это тем, что честный писатель никак не может умолчать об этой самой грозной реалии двадцатого века…
Разумеется, роман не лишен иронии, своеобразного юмора и так называемого стёба, который, впрочем, проверен и на то, чтобы его искренно принимали за чистую монету. Мне кажется, что в литературе должно быть что-то такое весеннее, первоапрельское…
Отец вообще пишет странно, глубоко. Он разрывает цельную фразу, имевшую некогда смысл, и вставляет в нее другую, отдельную, и в этот момент она теряет свое значение, смешивается с первой, и тут рождается третья, совершенно новая фраза.
То же самое он делает и с романом. Так, «Мрачная игра» первоначально сшита из трех разных романов. Затем в нее вплетено несколько отдельных трактатов. И, наконец, все это, как белой ниткой, прошито основной идеей.
Или взять, к примеру этот роман… Ты, конечно, понимаешь, что я имею в виду, когда говорю этот роман?
— Кстати, — сказала Анжела, которая последние минуты вроде и не слушала разговорившегося Стаканского, — отца выписывают через два дня.
— Очень жаль…
— Что-о?
— Я хотел сказать, — Стаканский вдруг нащупал удивительную, волнующую мысль. — Ведь у меня завтра именины! — весело соврал он. — Будут друзья — художники, скульпторы, придешь? — сердце его отвратительно забилось: в голове как бы из стеклистых палочек выстроилась надежная ловушка.
Анжела, помедлив, обещала, и Стаканский на радостях чмокнул ее в верхнюю губу, за что тут же получил звонкий гонорар, но не сильно, скорее, как-то ложно, шутя…
План был кристально прост: гости задержаться, а потом и вовсе не придут, наверно, перепутали числа, как в Библии, и мы начнем пировать вдвоем, ведь все уже приготовлено, затем, если недостаточно будет просто вина, мы предложим попробовать замечательной афганской дряни, выросшей на полях сражений, а если девочка откажется или дрянь не зацепит — применим набоковско-бериевский прием: таблетка клофелина вкупе с вином гарантировано завершит процесс…
Проснувшись наутро и увидев себя обнаженной рядом с обнаженным мужчиной, Анжела ахнула и в ужасе натянула одеяло на грудь. Было? Неужели было? — прошептала она в растерянности. — Какая дрянь! Я ничего не помню. — Ты сама предложила, — сказал Стаканский, закуривая. — Сама затащила в постель. — Анжела села, одеяло сползло, обнажив смуглую грудь с розовым, нет, темновишневым соском, — продолжал фантазировать Стаканский, очищая картофелину… Три вида салата уже были готовы. Мясо томилось в утятнице. Бутылка коньяка, бутылка водки, две бутылки вина, крепленого и сухого, плюс, на всякий случай, четвертинка водки — на это ушла вся его стипендия. Не забыть еще и соблазнительный натюрморт экзотических фруктов посреди стола, и розу в бокале. Сидя в ванне, Стаканский похотливо разглядывал собственное тело, не веря, что через несколько часов оно будет обладать женщиной.