Когда приходит ответ
Шрифт:
Он теперь всюду сворачивал на свою излюбленную логику. Не мог с ней расстаться. Дома у изголовья своей койки держал всегда под рукой старый университетский курс «Логики» и перелистывал, находя в этом способ бороться с усталостью. И даже пробовал в спорах с Наташей применять аппарат логических доказательств, хотя, увы, женская логика часто опрокидывала его математические выверенные умозаключения. Так что и в этом смысле ему следовало бы еще подковаться.
— Григорий Иванович, — опять тихо позвал Володя, — а почему бы вам не попробовать? Взять этот узел алгеброй.
— Ну уж ваша алгебра! — совсем нелогично отрезал Мартьянов.
— Мы столько уже
— Ну хорошо! — почти грозно сказал Мартьянов. — Если уж так приспичило.
Он стер все, что было нарисовано на доске — энный вариант скелета схемы, — и схватился за мелок. Какое-то мгновение стоял он перед доской, неподвижно, словно собираясь с духом. Потом поднял руку.
— Итак, — произнес он наконец, — рассуждаем заново. Условия работы узла. Какие цепи нужны, чтобы сработал исполнительный элемент, в нашем случае одно из двух реле, включающих сигнальные лампочки? Берем сначала в любом порядке, лишь бы отвечало тому, что ищем, — замкнутую цепь. Для этого, очевидно, должны замкнуться контакт первый, контакт четвертый, контакт седьмой… Последовательное соединение. Отсюда пишем… Буквы элементов. Знак умножения… А-а, черт!..
Лампочка у потолка моргнула, и весь класс разом провалился в глухую черноту. Опять отключили электроэнергию.
Володя шарил в шкафике, где должны лежать спички. Чиркнул огонек, и толстая свеча заколыхалась жидким пламенем.
— Поближе!.. — сказал Мартьянов, поворачиваясь снова к доске. — Рассуждаем дальше. По условиям, чтобы не получился ложный сигнал, надо разомкнуть контакт этот или этот. Соединение параллельное, пишем плюс. Очевидно, надо еще иметь общий контакт. Ставим скобку…
Володя смотрел ему через плечо, стараясь повыше держать свечу. На доске вытягивалась алгебраическая строчка, означающая релейные цепи, — строчка, которая, по убеждению Григория Ивановича, должна заменить все длинные словесные рассуждения и скелетные построения.
Володя держал мерцающую свечу, словно факельщик древних веков. А перед ним на черной доске под мелком Мартьянова проступали черты возможной науки будущего.
— Производим преобразования, — объявил Мартьянов, окидывая взглядом, чуть отступая, написанные формулы. — Приведем к простейшей форме. Чтобы получить наилучшую, экономную структуру. Иначе нам не хватит контактов. Итак, пользуясь правилом… — Он пустился в таинственные превращения алгебры логики.
Он переставлял, добавлял и сокращал только условные значки, а за этими значками и математическими действиями невидимо, но неизбежно перестраивались подразумевающиеся соединения реле и контактов. Преобразование структуры.
Володя уже перестал понимать манипуляции на доске. Магия алгебры продолжалась.
— Ну вот все, — проговорил Мартьянов. — Кажется, все… — как-то менее уверенно. — Теперь можно перевести обратно, на язык чертежа. Посмотрим, что же у нас получилось? — И он зачем-то откашлялся.
Стал рисовать схему. Рисовать так, как подсказывали последние выведенные после всех перестановок и сокращений алгебраические строчки.
Володя поднес свечу еще ближе, уставившись в доску своими окулярами. Теперь на ней появлялись привычные схемные линии, — это уже можно оценить. Цепь последовательных контактов. Звено параллельного соединения…
Но позвольте, что же такое? То, что вырисовывалось сейчас из-под мелка Мартьянова, никак нельзя было назвать хорошо построенным релейным узлом. Даже на глаз видно. Вон те контакты нескладно соединены. А здесь все-таки явно лишние.
Мартьянов
— М-да, — промычал он наконец и остановился. Оба стояли перед доской в слабом мерцании свечи. И оба молчали.
За стеной в коридоре послышалось шуршание. Кто-то в потемках нащупывал вход в лабораторию. Дверь раскрылась, и в класс вошел Копылов, высокий, в ватнике, в светлых бурках.
— Одолжите, друзья, чего-нибудь горючего. Наши куда-то задевали. Хоть глаз выколи! — громко говорил он на ходу.
Мартьянов отскочил от доски, будто на чем-то застигнутый. Но Копылов тотчас же стрельнул глазом. Все заметил. И схему, и алгебраические формулы, и мелок, который Мартьянов забыл в руке. Он посмотрел выразительно на желтый язычок свечи, на странную лабораторную обстановку, скрывающуюся в полумраке, и сочувственно подмигнул:
— Чернокнижники! Ну-ну, не буду мешать.
И осторожно, прикрывая ладонью зажженную вторую свечу, отбрасывая гигантскую изломанную тень, вышел из класса.
«Почему же все-таки не получилось?» — изводил себя Мартьянов. Изводил дома аккумуляторную лампочку до истощения, допытываясь до причины. Почему не сумел он с помощью новой алгебры разыграть до, ре, ми, фа, соль, ля, си автоматического контроля температуры? Разыграть так экономно, чтобы добиться результата и с малым числом контактов на каждом реле. Всего-то какая-нибудь полсотня элементов, которые должны срабатывать в определенной последовательности. И он такое с этой алгеброй накрутил, что просто срам. Да еще при Володе. Да еще при том же Копылове. Тот, наверное, догадался и по их молчанию и по выражению лиц, что у них определенно «не получилось».
А так, казалось бы, в принципе все ясно и убедительно. Перевод условий работы на алгебраический язык. Согласно законам, проверенным законам. И алгебраические преобразования. Согласно законам, проверенным законам. И обратный перевод на язык чертежа. Все по тем же законам. Обоснованный строгий путь к решению, научный путь. Он же сам, Мартьянов, проверял на самодельном столике, под самодельной лампочкой и правила Буля, и пригодность их к релейным цепям. И делал упражнения. И выводил методику. И все подтверждалось, и все сходилось. Все исходные положения верны, логичны. Благотворный принцип аналогий торжествовал тут у него за столиком, в его упражнениях, рождая уверенность в конечном успехе. И вдруг… На первой же проверке, не на отвлеченном примере, а на реальном практическом устройстве эта алгебра себя вдруг и не оправдала.
Почему?
Может быть, он не овладел еще новой методикой как следует? А может быть, не сумел разглядеть в ней еще что-то важное? Но ведь он так тщательно, осмотрительно выстраивает весь аппарат этой методики.
Изучил подробно предложенную этим американцем Нэйшл структурную классификацию схем, распределяя их по видам и типам, чтобы легче было в них разбираться и иметь к каждой определенный подход. Установил понятие о множестве схем и вывел формулы, показывающие: вот сколько различных цепей можно составить из одного и того же количества релейных элементов или вот сколько всевозможных схем могут удовлетворять поставленным условиям работы. О, эти суммы всех размещений, которые растут в такой неудержимой прогрессии! Два в степени два в степени эн… и так далее. Многозначные числа, красноречиво говорящие о всей тщетности надежд проектировщиков найти наилучшее решение путем перебора на глазок всех мыслимых вариантов. Выражения множества прямо взывали хоть к какому-нибудь научному подходу.