Когда пробьет восемь склянок (пер.Исхаков В.Э. редакция 2024 г.)
Шрифт:
— Я агент службы безопасности, мистер Мак-Ичерн. И я намерен вернуть вам вашу жену.
Он медленно покачал головой, затем сказал:
— Вы, должно быть, очень смелый человек, мистер Калверт, но вы не представляете, с какими ужасными людьми вам придется иметь дело.
— Если я когда-нибудь получу медаль, мистер Мак-Ичерн, то лишь в том случае, если меня с кем-нибудь спутают. Что же до остального, я очень даже хорошо представляю, против кого выступаю. Попробуйте поверить мне, мистер Мак-Ичерн. Этого будет достаточно. Вы ведь были на войне.
— Вы и это знаете? Вам сказали?
Я покачал головой:
— Никто мне не говорил. Это и так видно
— Благодарю вас, сэр. — Его спина вдруг стала очень прямой. — Я был солдатом двадцать два года. Я был сержантом 51-й горной дивизии.
— Вы были сержантом 51-й горной дивизии, повторил я. — Многие и не только шотландцы, мистер Мак-Ичерн, считают, что это в высшей степени героическое подразделение.
— Дональд Мак-Ичерн не станет с вами спорить, сэр. — В первый раз тень улыбки тронула его глаза. — Да, мы не бегали от опасности, не теряли надежды, не сдавались. — Он неожиданно вскочил на ноги. — Боже мой, о чем я говорю? Я иду с вами, мистер Калверт!
Я коснулся его плеча рукой:
— Спасибо вам, мистер Мак-Ичерн. Но не нужно. Вы уже достаточно сделали. Ваши дни борьбы уже миновали. Оставьте это нам.
Он молча посмотрел на меня, потом кивнул. Снова только намек на улыбку.
— Да, может, вы и правы… Я всегда хотел повстречать на жизненном пути человека вроде вас. И встретил. — Он устало опустился в кресло. Я двинулся к двери.
— Доброй ночи, мистер Мак-Ичерн. Она скоро будет свободна.
— Она скоро будет свободна, — повторил он. Он посмотрел на меня, глаза его увлажнились, а когда он заговорил, в голосе его слышалась та же робкая надежда, что была неписана на лице: — Вы знаете, я верю, что она вернется.
— Она вернется. Я приведу ее сюда сам, и это будет лучшее из всего, что я до сих пор делал. В пятницу утром, мистер Мак-Ичерн.
— В пятницу утром? Так скоро? Так скоро? — Он смотрел куда-то в бесконечность, в точку, удаленную на миллиард световых лет; казалось, он и не подозревал, что я стою в дверях. Он восторженно улыбался, его старые глаза горели. — Я не усну всю ночь, мистер Калверт. И следующую ночь тоже.
— Вы выспитесь в пятницу, — пообещал я. Но он уже не видел меня, по его серым небритым щекам бежали слезы. Я закрыл дверь и оставил его наедине со своими мечтами.
Глава восьмая. ЧЕТВЕРГ, 2.00. — 4.30.
Я, доплыв на "Файркресте" от Эйлин Орана до острова Крейгмор, теперь добирался к нему в плавь и настроение у меня было хуже не куда, как говорится, не до улыбок. Больше всего меня беспокоило смогут ли дядя Артур и Шарлотта Скурас справиться с яхтой, удержав ее более менее на одном месте, поскольку здесь волнение и ветер ощущались гораздо сильнее, чем у Эйлин-Орана, да и рифов здесь было побольше, и к тому же сгущался туман. Настроение не улучшало и то, что сильные волны постоянно швыряли меня на невидимые рифы. Количество синяков не поддавалось подсчету. И еще меня постоянно мучил вопрос, есть ли у меня хоть какой-то шанс выполнить свое опрометчивое обещание, данное Дональду Мак-Ичерну. Несомненно, можно было бы найти множество других, не менее веских причин моего плохого настроения, но, честно говоря, думать об этом не хотелось. Ночь подходила к концу, а мне нужно было так много еще сделать до рассвета. И плохое настроение следует гнать прочь.
Две рыбацкие лодки раскачивались на волнах в естественной бухте, огражденной рифами, как природным волноломом. Волны тяжело бились о рифы, поэтому меня не беспокоил плеск воды, стекающей со скафандра, когда я карабкался на первую лодку, гораздо больше я опасался проклятого яркого света фонаря, закрепленного на сарае, где топили жир. Он был достаточно ярок и направлен прямо на эти лодки. Меня могли заметить из любого дома. Этот фонарь служил маяком для моей оставленной на яхте команды.
Это было обычное рыболовное судно с дизельным двигателем, около пятнадцати метров длиной, способное, казалось, выдержать любой шторм. Все было в прекрасном состоянии и не было ничего подозрительного. Вторая лодка была точной копией первой. Мои надежды на благополучный исход моей операции стали возрастать. Правда, ничего другого я все равно выдумать не мог, вариант "Б" в плане отсутствовал.
Я доплыл до берега, спрятал свое водолазное снаряжение подальше от кромки прибоя и направился к сараю, стараясь держаться в тени. Лебедки, стальные столы и бочки, печи для вытапливания жира — вот и все, что я обнаружил в сарае. И еще там валялись останки акул и стоял самый ужасающий запах, какой встречался мне в жизни. Я торопливо вышел.
Первый коттедж не дал ничего. Я посветил фонариком в разбитые окна. Комнаты были пусты, казалось, сюда не ступала нога человека по меньшей мере полста лет. Второй коттедж был пуст, как и первый. Рыбаки жили в третьем, самом удаленном от сарая с его вонью. По мне, так я вообще жил бы на самом дальнем от него конце острова.
Я осторожно открыл дверь третьего. Передо мной был узкий коридор. Две двери справа, три слева. Если следовать теории, то босс этого предприятия наверняка занимает самую большую комнату. Я осторожно открыл первую дверь справа.
При свете фонаря комната показалась мне на удивление комфортабельной. Хороший ковер, плотные шторы, пара удобных кресел, дубовые шкафы. На двуспальной кровати спал только один человек, но ему все равно было тесновато. Лицо его было обращено ко мне, но большую часть его я не мог видеть — оно было спрятано под копной густых черных волос, видны были только мохнатые черные брови и самая великолепная черная борода, какую мне доводилось видеть.
Он храпел.
Я подошел к кровати и ткнул ему под ребро стволом пистолета с силой, достаточной, чтобы пробудить парня таких габаритов.
— Вставай! — сказал я.
Он проснулся. Я отошел на почтительное расстояние. Он протер глаза волосатой лапой, потянулся и сел. Я бы не удивился, будь он одет а медвежью шкуру, но нет, на нем была пижама изысканной расцветки — такое сочетание цветов и я, пожалуй, выбрал бы для себя.
Законопослушные граждане, разбуженные посреди ночи тыканьем пистолета в бок, реагируют по-разному — от страха до истерического возмущения насилием. Бородач был далек от стандартной реакции. Он посмотрел на меня из-под нависших бровей, и глаза у него стали как у бенгальского тигра, собирающегося в комок перед тем, как совершить десятиметровый прыжок, чтобы добыть завтрак. Я отступил еще на пару шагов и сказал:
— Не надо.
— Ну-ка, убери свою пушку, малыш, — сказал он. Голос у него был низкий, раскатистый, словно он шел из глубин Гранд каньона. — Убери пушку, или я встану, скручу тебя и заберу ее сам.
— Ну зачем же так? — сказал я жалобно. Потом добавил вежливо: — А если я уберу пистолет, вы не станете скручивать меня?
Он некоторое время обдумывал, затем буркнул:
— Нет. — И потянулся за толстой черной сигарой. Он зажег ее, но глаза его все время следили за мной. Едкий дым заполнил комнату и достиг моих ноздрей. Да, с таким обонянием, вони, стоящей в сарае, он попросту не замечает: по сравнению с этими сигарами те, что курил дядюшка Артур, пахли вроде духов Шарлотты Скурос.