Когда пробуждаются вулканы
Шрифт:
Сегодня я получил из райцентра протокол предварительного допроса. Кречетов не признает себя виновным. В этом, конечно, ничего удивительного нет — ни один преступник без боя не сдается. Допрос — это поединок. И мне, наверное, потребуется много времени и усилий, чтобы заставить своего противника признать себя виновным.
Кречетов обвиняется в трусости, нарушении правил техники безопасности при спуске в кратер действующего вулкана, халатном исполнении своих служебных обязанностей. Обвинение держится пока на показаниях Колбина, который от имени вулканологической станции представил в прокуратуру официальный материал для привлечения Кречетова к уголовной ответственности.
— Это недоразумение, товарищ следователь, — голос Кречетова слегка дрогнул. — Сын у меня…
— А вы не волнуйтесь. Разберемся. Расскажите все по порядку.
Кречетов почти дословно повторил показания Колбина. Только в одном, главном, они расходились. Колбин показывал, что Кречетов не выполнил его приказа о немедленном спуске в кратер за Лебедянским, а когда наконец выполнил и спустился, тот тут же вернулся с ушибом левого плеча. Кречетов же утверждал, что он сразу, как только Колбин поднялся из кратера, бросился по веревке вниз. В кратере то и дело раздавался грохот. Но Кречетов, по его словам, продолжал поиски. В другое время он, возможно, пережил бы настоящий ужас, но тогда меньше всего думал об опасности, не испытывал никакого страха, потому что мысли у него были заняты одним — спасением человека. К тому же, как я понял из его объяснений, человек в кратере из-за недостатка кислорода становится апатичным, реакция на окружающее у него ослабевает, и он остается сравнительно спокойным при любых обстоятельствах. Продвигаясь по вязкому и рыхлому дну кратера, Кречетов осторожно подполз к большой трещине. Подымавшийся из нее дым мешал разглядеть, что было по другую ее сторону. Грохот нарастал. Вокруг все дрожало. Дышать стало трудно, появилась вялость, и Кречетов отполз назад. Двигаясь вдоль трещины, он наткнулся на стеклянную банку для сбора возгонов [1] и фотоаппарат, но самого профессора нигде не было видно.
1
Возгоны — вещества, поднимающиеся по жерлу вулкана в газообразном состоянии. При охлаждении оседают на стенах кратера.
Град раскаленных камней усилился. Один, довольно крупный, падая, ударил Кречетова в левое плечо. Теряя сознание, он кое-как добрался до веревки, дернул ее, и его вытащили, потому что сам он подняться уже не мог.
— Если бы не этот ушиб, может и нашел бы профессора. Тут винюсь, — заключил Кречетов и опустил голову.
В рассказе меня невольно поразила эта способность человека, даже под страхом смерти, выполнять свой долг.
— Вы, наверное, привыкли к подобного рода опасностям? — спросил я Кречетова.
— Да, к грохоту вулкана можно привыкнуть.
На другой день меня разбудил сторож поселкового Совета. На пороге, робко прижавшись к косяку, стоял Данилка и смотрел на меня большими испуганными глазами. Под мышкой он держал сверток.
— Малец пришел к отцу, — сказал сторож, кивнув на Данилку.
— К какому отцу?
— К Кречетову, стало быть, Корнею Захаровичу.
— Ну что ж, Данилка, иди к отцу, — подумав, сказал я.
Кречетов содержался в том же доме, где помещался поселковый Совет, только вход был со двора. Я открыл двери и вошел в небольшой коридор. Данилка сидел на коленях у Кречетова, обхватив его руками за шею. Перед ними на белой тряпке лежали пряники, селедка, масло и хлеб. Все это было покупное, из магазина, ничего домашнего.
— Что ж это, мама не смогла напечь отцу пирожков? — весело спросил я.
Данилка обернулся и соскочил с колен отца. Кречетов смущенно кашлянул. Я понял, что помешал их свиданию.
— Ладно, ты посиди, Данилка, а я пока схожу еще кое-куда, — сказал я и вышел.
Колбин решительно не выходил у меня из головы: не думает ли он таким путем избавиться от своего соперника? Я его встретил возле магазина. Мы вместе отправились домой. Когда я спросил, в каких он отношениях с женой Кречетова, на лице у него вспыхнул легкий румянец. Ему странно, что я интересуюсь его личной жизнью. Он человек независимый, встречается с кем хочет и где хочет, и к уголовному делу, которое расследуется сейчас, это не имеет никакого отношения.
Сегодня из области я получил заверенную телеграмму, в которой Баскаков — участник экспедиции — кратко подтверждал невиновность Кречетова. Гибель профессора он объяснял случайными обстоятельствами при извержении вулкана. Кречетов в эту случайность не верил. В кратере, по его мнению, что-то произошло, но что — он не мог объяснить. Ему казался странным, например, преждевременный подъем Колбина из кратера. «Нехорошо покидать товарища в беде», — хмуро сказал он на допросе. Колбин же объяснил это тем, что профессор будто отослал его с собранными пробами возгонов, имевшими большую научную ценность. Могло быть и так. У меня не было никаких оснований не верить ему.
Я подписал заключение о прекращении дела. Прокурор, кажется, только и ждал звонка и охотно разрешил освободить Кречетова из-под стражи, намекнув, что он поторопился дать санкцию на его арест. Корней Захарович в районе пользовался большой популярностью, и никто из местных жителей не верил в его виновность. Люди, которые приходили на свидание, все в один голос уверяли, что Кречетов арестован по ошибке. Слушая речи охотников и оленеводов, приезжавших за десятки километров, я в душе позавидовал доброй славе, сопутствующей моему подследственному. Надо иметь большое отзывчивое сердце, чтобы тебя так полюбили. Мне хотелось тут же обрадовать Данилку, но он пришел на свидание к отцу только под вечер. По обыкновению он зашел сначала ко мне. Я усадил его пить чай. Парнишке не сиделось, он ерзал на стуле и умоляюще смотрел на меня.
— Дядь Петь, можно к тяте, я ему мармеладу купил сладкого, — сказал он, отодвигая стакан.
— Сегодня к бате нельзя.
Лицо Данилки омрачилось.
— Я быстренько, дядь Петь…
Дверь распахнулась, и милиционер ввел в комнату Кречетова. У Данилки засверкали глазенки, он порывисто поднялся, но тут же сбавил пыл, степенно подошел к отцу и протянул ему руку.
— Садись, Корней Захарович. А вы можете идти, — сказал я милиционеру.
Наступило молчание.
— Вы свободны, Корней Захарович. Вот, подпишитесь.
Могучие руки Кречетова дрожали. Расписавшись, он поднялся. Под глазами я увидел две слезинки, крупные, с горошину каждая. Они медленно сползали по щекам. Он отвернулся, чтобы скрыть свое волнение, и нагнулся, делая вид, будто рассматривает сверток, принесенный Данилкой.
— Корней Захарович, полно вам, сказал я. — Все хорошо, что хорошо кончается. Идите отдохните. Мы простились, как добрые друзья. Корней Захарович пригласил к себе в гости, но меня уже срочно вызывал мой начальник, и я ни одного дня не мог больше оставаться в Лимрах.
Кречетов с сыном вышли из дома. Данилка, видать, не чуял ног под собой от радости. Заходящее солнце раскинуло по деревянному тротуару лучистый ковер. По нему размеренно, неторопливо шли Кречетовы.
Расставшись с Кречетовым, я в ту же ночь на почтовом катере уехал в район, через день самолет доставил меня в Петропавловск, а отсюда с двумя работниками уголовного розыска на теплоходе «Русь» я выехал в Анадырь — административный центр Чукотского национального округа. Думал, пробуду три — четыре месяца и вернусь. Но дело, которое мы расследовали, оказалось запутанным, пришлось выезжать в Прибалтику и на Кавказ. Закончив следствие, я взял отпуск и в Усть-Камчатск вернулся только весной следующего года.