Когда проснется солнце
Шрифт:
Сандрина вздохнула. Как же она не любила соглашаться с доводами, которые ее совершенно не устраивали! Морщась от боли, она ощупывала бинты, которыми были перевязаны голова и предплечье под разорванным рукавом.
– Сколько времени уже прошло, как…
Рина поняла ее.
– Не могу точно сказать. Наверное, дня два. Я не знаю, как долго сама была без сознания.
– Оставь меня здесь.
Рина не поверила своим ушам и вопросительно уставилась на Сандрину.
– Оставь меня здесь и иди дальше одна. Ты не уйдешь далеко с таким грузом.
Рина с трудом подавила усмешку.
–
Она понимала, что Сандрина еще недостаточно окрепла, чтобы противиться ей. Ее молчание вовсе не означало смирение, напротив. Рина собрала вещи и поправила шарфы, натянув их на лица так, чтобы открытыми оставались только глаза. Холод давал о себе знать даже во время ходьбы, которая не столько согревала, сколько не позволяла закоченеть.
– Оставь меня здесь, – повторила Сандрина на очередном привале.
Рина отрицательно покачала головой.
– У меня сильные боли в ногах. Я не могу ими шевелить. Скажи прямо, у меня там переломы?
– Да. Мне пришлось вытаскивать тебя из-под тяжелых обломков. Я сломала лыжи, чтобы как-то закрепить тебе ноги в местах переломов. Тебе повезло, что они закрытые и только на ногах. А на руке и голове у тебя ссадины, поэтому я их перебинтовала.
Сандрина потирала и ощупывала свои ноги, плотно укутанные одеялами. Ее лицо исказилось от боли.
– Возможно, я больше никогда не смогу ходить. При таком холоде у меня там скоро начнется воспаление, и тогда мне все равно долго не протянуть. Ты понимаешь это? Не удивлюсь, если у меня еще и сотрясение мозга – меня постоянно мутит, и голова идет кругом. Я не смогу тебе ничем помочь, даже если захочу! Я вся искалеченная и ничем не лучше мумии…
Она плакала беззвучно, без слез. Это было то состояние, когда ей было действительно все равно, что с ней сделают: как когда из-за полученных ран совершенно нет сил, чтобы оплакивать потерю близкого человека.
– Долго вы были вместе? – спросила Рина.
Сандрину этот вопрос не застал врасплох. В конце концов, хорошей ассистентке приходится знать много чего и о личной жизни своего начальства. Она отрицательно покачала головой.
– Два месяца. Больше я не смогла, но он не хотел отпускать. Он пробовал все, даже угрожал мне под конец. Боже, я не верила, что он действительно способен на такое…
Рина вспомнила, что поведение Дэйва перед вылетом показалось ей подозрительным, но она тогда не могла понять, чем именно. Из памяти вдруг всплыла картина, похожая на обрывок сна: безвольно обвисшая с кресла пилота рука, крики Джошуа, который ринулся к нему через кабину, глаза Сандрины, полные ужаса. Но это был не сон, это были последние мгновения перед тем, как она потеряла сознание.
Картина случившегося постепенно обретала целостность. Настоящий самоубийца не поступает импульсивно – он тщательно планирует покушение на себя, исключая любую возможность в последний момент, почувствовав искорку любви к жизни, передумать, отменить действие, дернув штурвал на себя.
– Он недолил горючего в самолет, – прошептала Рина свою догадку. – Поэтому у нас на высоте заглох мотор. А потом, уже в полете, принял снотворное.
Сандрина, закрыв лицо руками, утвердительно кивнула. Стащив бессознательного Дэйва с кресла, Джошуа отчаянно пытался взять под контроль неуправляемый падающий самолет, но в этой ситуации уже никакой пилот не смог бы его вывести из смертельного штопора.
Несколько минут они сидели, пустыми глазами глядя на сумрачную заснеженную местность чужой планеты. Можно было бы еще добавить: безлюдной и безжизненной.
Рина не могла больше сидеть, ей нужно было движение, чтобы справиться со своими эмоциями. Всегда, когда ей было плохо, она не могла оставаться на месте и просто шла куда-нибудь. Машинально убрав все вещи назад, она встала, намереваясь идти дальше.
– Рина!
Сандрина редко звала ее по имени. И еще никогда – умоляющим голосом.
– Оставь меня. Я не хочу больше.
Рина, не смотря на нее и не отвечая, встала на лыжи и взяла палки в руки.
– Ос-тавь ме-ня! – с тихой яростью отчеканила Сандрина, поколотив кулаком в рукавице по бортику саней в такт словам.
Рина резко повернулась к ней.
– Чего ты не хочешь больше? Жить? Или жить со своей виной? Что ж, я могла бы тебя здесь оставить, но мне очень не хочется кормить волков. Ведь тогда они наверняка и меня нагонят.
– Волков? Каких волков? – растерялась Сандрина. – Здесь ведь нет…
– Ты уверена? – перебила ее Рина, не дав договорить. – А откуда тогда пошли слухи об экспедиции, которую волки загрызли? Ведь именно после этого больше никого не посылают по суше.
– Это просто слухи… – неубедительно возразила Сандрина.
– Слухи на пустом месте не растут. Скажи мне честно, когда нашли открытый проход?
– Не знаю… Этого никому не говорят.
– Неудивительно. Представляю себе, сколько нашлось бы желающих в освоении Новой Земли!
Рина показала рукавицей куда-то наугад в небо.
– Но важно не это, а то, что проход существовал еще до людей. Просто он не всегда был открытым, и люди о нем ничего не знали. Я так думаю, по крайней мере. Но когда он бывал открытым, через него мог проходить кто угодно. В первую очередь, конечно, звери. Те, которым более других интересно, что находится внутри пещер. Волки, медведи… Тебе не кажется это логичным? И если это так, то это вопрос времени, когда какой-то хищник нападет на наш след. А нам нечем даже защититься. Все, что у нас есть, это огонь, и того ненадолго хватит.
Похоже, эти слова заставили Сандрину одуматься. Рина даже перехватила ее испуганный взгляд, который та украдкой бросила по сторонам.
«Точно как с капризным ребенком: пока не напугаешь, не прислушается», – подумала Рина. В этот момент ей даже стало смешно. Две минуты назад человек еще собирался умирать, а тут вдруг испугался, что его загрызут. Кому жизнь действительно вконец опостылела, тому должно быть, в сущности, все равно, как он умрет: от холода или от зубов хищника. Конечно, первая смерть выглядит более умиротворенной, чем та, когда тебя рвут на части когтями и зубами. Но результат ведь тот же самый, да и по отношению к голодающему зверю самопожертвование выглядело бы благородным поступком. Что ж, если человек боится, значит, он еще хочет жить.