Когда рассеется туман
Шрифт:
Вечеринка «со своей бутылкой», поняла Ханна. Она уже слышала о таких. Тедди любил зачитывать ей отрывки из газет за завтраком. Опускал газету, недовольно тряс головой и ворчал:
— Только послушай! Опять эти вечеринки в Мэйфэр!
И читал вслух, смакуя, как казалось Ханне, каждое слово — о неприглашенных гостях, о вульгарных украшениях, о полицейских облавах.
— И почему молодежь не может развлекаться прилично, как мы в свое время? Устраивать нормальные балы — с ужином, прислугой, танцами и картами?
Ханну потрясли слова
И по-прежнему прилагала все усилия, чтобы Тедди не узнал, что Эммелин бегает на скандальные вечеринки. И уж тем более — устраивает их сама. Научилась придумывать ночным отлучкам сестры блестящие оправдания.
Однако в ту ночь, когда Ханна поднялась по лестнице, чтобы скормить мужу очередную полуправду о визите Эммелин к подруге — леди Клариссе, она услышала в его кабинете голоса. Тедди был не один. С Саймионом.
Ханна повернулась было, чтобы уйти и вернуться еще раз, попозже, как вдруг услышала имя отца. Затаила дыхание и подкралась к двери.
— Жаль его, что ни говори, — говорил Тедди. — Глупо погибнуть вот так, на охоте, от случайного выстрела, тем более, вырос он в сельской местности.
Саймион откашлялся.
— Знаешь, Тедди, только между нами. Говорят, выстрел-то был не случайный.
Многозначительная пауза.
Шепот, который Ханна не смогла разобрать.
— Самоубийство? — ахнул Тедди.
«Вранье! — часто дыша, думала Ханна. — Наглое вранье!»
— Похоже, не случайный, — повторил Саймион. — Лорд Гиффорд рассказал мне, что старый дворецкий, Гамильтон, нашел хозяина в лесу. Прислуга, разумеется, пыталась все скрыть — я всегда говорил: нет слуги верней, чем английский слуга, — но лорд Гиффорд напомнил им, что беречь репутацию семейства, его прямая обязанность, поэтому он должен знать правду.
Ханна услышала, как стекло звякнуло о стекло, забулькал херес.
— И что говорит Гиффорд? — спросил Тедди. — Почему он решил, что выстрел не был случайным?
Саймион философски вздохнул.
— Бедняга уже давно был не в себе. Не все выживают в жестоком мире большого бизнеса. Стал нелюдимым, все время возился с оружием. Слуги даже стали тайком следить за ним, когда он выходил из дома — на всякий случай. — Чиркнула спичка, до Ханны донесся слабый запах дыма. — В общем, все давно ожидали чего-то подобного.
Наступила тишина. Ханна насторожилась, прислушиваясь, не раздадутся ли шаги.
Однако, выдержав приличествующую случаю паузу, Саймион заговорил с новыми силами:
— Лорд Гиффорд, однако, сделал невозможное — никто ничего не узнал и не узнает, поэтому нам сейчас самое время схватить удачу за хвост. — Скрипнуло кресло, Саймион уселся поудобнее. — Думаю, тебе стоит снова попробовать себя в политике. Бизнес у нас налажен, ты чист со всех сторон, и репутацию у консерваторов заработал — лучше некуда. Почему бы тебе не выдвинуться кандидатом от Саффрона?
— Думаешь, стоит переехать в Ривертон? — с надеждой встрепенулся Тедди.
— Теперь он твой, а сельские жители всегда любили своих господ.
— Отец, — сдавленным голосом проговорил Тедди. — Да ты гений! Я немедленно звоню лорду Гиффорду. Он наверняка знает, с кем об этом лучше переговорить. — Щелкнул рычаг телефона. — Сейчас не слишком поздно?
— Для бизнеса и политики, — ответил Саймион, — никогда не поздно.
Ханна тихонько отошла от двери. Она уже все услышала.
В тот вечер она так и не поговорила с Тедди. В любом случае, Эммелин явилась домой относительно рано — в два. Ханна не спала, пока в вестибюле не застучали каблучки сестры. Тогда она повернулась набок, зажмурила глаза и попыталась не думать о словах Саймиона, о Па, о его смерти. О том, как он был одинок. Как несчастен. Как жил — словно в непроглядном мраке. И о тех письмах со словами раскаяния, которые она так и не смогла дописать.
И в одиночестве своей спальни, слушая доносящийся через стенку мирный храп Тедди и шум ночного Лондона за окном, она погрузилась в странные сны о черной воде, затонувших кораблях и сирене на маяке, тоскливо воющей в тумане.
И все-таки Робби пришел. Он даже не стал ничего объяснять — просто сел в кресло Тедди, будто встал из него только вчера, и протянул Ханне сборник своих стихов. Только она хотела сказать ему, что уже приобрела точно такой же, как он достал из кармана еще одну книгу. Маленькую, в зеленой обложке.
— Это вам.
У Ханны екнуло сердце. «Улисс» Джеймса Джойса. Запрещенный везде, где только можно.
— Как вам удалось?
— Друг в Париже.
Ханна обвела пальцем буквы: У л и с с. Она читала — верней, Тедди читал ей вслух — отрывки из газетных статей. Он называл книгу грязной, она согласно кивала. На самом деле в глубине души Ханна находила ее странно притягательной. Но прекрасно понимала, что скажет на это Тедди. Решит, что она больна и пошлет к доктору. И может быть, будет прав.
Вот и сейчас, обрадовавшись возможности прочесть роман, она не знала, как отнестись к такому подарку. Думает ли Робби, что она из тех женщин, для которых такого рода чтение обычная вещь? Или просто решил над ней подшутить? Считает ее ханжой? Она уже готова была спросить, как вдруг он произнес просто и мягко:
— Мне жаль вашего отца.
И тут Ханна расплакалась.
Никто не видел в визитах Робби ничего особенного. Сначала. Никому и в голову не приходило, что между ним и Ханной может что-то случиться. Ханна первая отвергла бы подобные мысли. Все знали, что Робби — друг ее покойного брата и был с ним до самого конца. Даже то, что он казался немного необычным, как сформулировал Бойли — непочтенным, тоже легко объяснялось войной.