Когда рассеется туман
Шрифт:
На корешке книги красовалась надпись: «Джеймс Джойс «Портрет художника в юности». Хотя я могла бы и не смотреть: Ханна перечитывала ее с тех пор, как вернулась из Лондона.
Эммелин стояла в центре комнаты перед высоким, в полный рост, зеркалом, которое перетащила сюда из своей комнаты. Она приложила к себе платье, которое я еще не видела: из розовой тафты, с оборкой по краю. Очередной подарок бабушки, решила я. Леди Вайолет была твердо убеждена, что послевоенный недостаток мужчин брачного возраста
Последние лучи зимнего солнца пробивались через застекленную дверь, играли в золотых локонах Эммелин и, устав, ложились бледными квадратами у ее ног. Обласканная солнцем, она крутилась туда-сюда у зеркала, шелестя розовой тафтой и подпевая пластинке нежным голоском, тоскующим по своей собственной любви. С последним лучом замолкла и песня, а пластинка все крутилась и похрипывала. Эммелин бросила платье в пустое кресло и провальсировала через всю комнату. Приподняла иглу и снова переставила ее на край пластинки.
Ханна подняла глаза от книги. Ее длинные косы исчезли вместе с другими признаками детства — стриженые по плечи волосы вились золотыми волнами.
— Только не это! — взмолилась она. — Поставь что-нибудь другое. Что угодно.
— А эта — моя любимая.
— На этой неделе, — фыркнула Ханна. Эммелин делано оскорбилась.
— А что бы сказал бедный Стивен, если бы узнал, что ты не слушаешь его пластинку? Это ведь подарок, и им положено наслаждаться.
— Мы насладились ею по полной программе, — ответила Ханна и наконец заметила меня. — Правда, Грейс?
Я сделала реверанс и покраснела, не зная, что ответить. Пришлось притвориться, что мне нужно срочно зажечь газовую лампу.
— Если бы у меня был такой поклонник, как Стивен, — мечтательно продолжала Эммелин, — я бы слушала его пластинку по сотне раз на дню.
— Стивен Хардкасл никакой не поклонник! — сказала Ханна, потрясенная, казалось, самим предположением. — Мы с ним всю жизнь знакомы! Он просто друг. Крестник леди Клементины.
— Крестник или не крестник — вряд ли он прибегал на Кенситгтон-плейс каждый выходной только для того, чтобы справиться о здоровье леди Клем. Как считаешь?
— Почему бы и нет? — ощетинилась Ханна. — Он ее очень любит.
— Ой, Ханна, — вздохнула сестра. — Столько читаешь, а такая глупая! Даже Фэнни заметила. — Она покрутила ручку граммофона, и пластинка завертелась снова. Зазвучало сентиментальное вступление. — Стивен хотел, чтобы ты дала ему обещание.
Ханна сложила страницу, на которой была открыта книга, снова разогнула ее, потерла складку пальцем.
— Понимаешь? — страстно допрашивала ее Эммелин. — Обещание выйти за него замуж.
Я затаила дыхание: оказывается Ханне делали предложение, а я и не знала.
— Я тебе не идиотка, — ответила Ханна, не поднимая взгляда от загнутого уголка. — Знаю я, чего он хотел.
— А почему тогда не…
— Не хочу я давать обещание, которое не сдержу, — пробормотала Ханна.
— Какая же ты противная! Ну почему было не посмеяться его шуткам, не пошептаться наедине? А ты все про войну да про войну… Не будь ты такой упрямой, Стивен увез бы с собой на фронт чудные воспоминания.
Ханна сунула в книгу закладку, захлопнула ее и положила на кушетку рядом с собой.
— А что бы я делала после его возвращения? Мямлила бы, что не имела в виду ничего такого?
Уверенность Эммелин на секунду поколебалась, но тут же вернулась обратно.
— Так в том-то и дело, что Стивен Хардкасл не вернулся.
— Так ведь может еще.
Эммелин пожала плечами.
— Может, конечно. Но если он вернется, то будет так счастлив, что ему будет не до тебя.
В комнате воцарилась упрямая тишина. Даже вещи, казалось, поделились на два лагеря: стены и занавески поддерживали Ханну, а граммофон горой стоял за Эммелин.
Эммелин перекинула через плечо длинные, собранные в хвост волосы и начала теребить кончики. Достала из ящика под зеркалом щетку и стала расчесываться — долгими мягкими движениями. Щетинки негромко посвистывали. Ханна некоторое время разглядывала сестру — то ли с недоверием, то ли с досадой — а потом вернулась к Джойсу.
Я взяла с кресла новое розовое платье и негромко спросила:
— Вы наденете его сегодня вечером, мисс?
— Ой! — подскочила от неожиданности Эммелин. — Не смей больше так подкрадываться! Ты меня до полусмерти перепутала!
— Прошу прощения, мисс. — У меня запылали щеки. Я кинула взгляд на Ханну, но она, казалось, ничего не слышала. — Вы наденете это платье, мисс?
— Да. — Эммелин прикусила нижнюю губу. — Во всяком случае, я так думаю. — Она оглядела платье, пощупала оборку. — А ты как думаешь, Ханна? Голубое или розовое?
— Голубое.
— Да? — Эммелин задумалась. — А я хотела розовое.
— Тогда розовое.
— Ты даже не смотришь!
Ханна с неохотой подняла глаза:
— Или то. Или другое. — Оба хороши.
— Принеси-ка голубое, — капризно велела мне Эммелин. — Посмотрю еще раз.
Я покорно присела и испарилась за дверью ее спальни. Пока я рылась в гардеробе, Эммелин сказала сестре:
— Мне очень важно, что я надену сегодня, Ханна. Вечером я впервые присутствую на званом обеде и хочу выглядеть потрясающе. Тебе тоже надо привести себя в порядок. Лакстоны — американцы.
— И что с того?
— Ты же не хочешь, чтобы они решили, что мы какие-то неотесанные?
— Мне все равно, что они там решат.