Когда рассеется туман
Шрифт:
Ханна посмотрела на свое отражение в зеркале. Я сняла с нее вторую перчатку.
— Сказал, что любит… Можешь себе представить?
Я промолчала, да Ханна и не ждала ответа. Она отпустила меня, сказав, что дальше справится сама.
Когда я закрывала дверь, она по-прежнему сидела перед зеркалом, разглядывая себя, словно впервые. Будто запоминала собственное лицо на случай, если при следующем взгляде в зеркало оно станет совершенно другим.
В тот самый момент, когда Ханна глядела на себя в зеркало, удивляясь неожиданному повороту событий, мистер Фредерик переживал
И вот, пока по залу кружились пары, Саймион сообщил мистеру Фредерику, что синдикат отказался финансировать неприбыльный завод. Слишком большой риск. Зато земля там вполне достойная, и он вполне смог бы найти на нее выгодного покупателя, если Фредерик не хочет сам возиться с продажей. (Кстати говоря, есть у него один друг в Америке, который как раз хочет построить для молодой жены копию садов Версаля.)
Мы, внизу, узнали обо всем от камердинера мистера Лакстона, который в тот день перебрал бренди. Поразились и перепугались — но делать было нечего, приходилось жить так, будто ничего не произошло. В доме было полным-полно гостей, которые проделали долгий путь по зимнему морозу и настроились отдохнуть хорошенько. И потому мы несли свою службу: кормили, подавали чай, убирали в комнатах.
Только мистер Фредерик не стал притворяться, будто все нормально, и пока гости шатались по его дому, поглощали его запасы, читали его книги и вообще всячески пользовались хозяйской щедростью, он сидел взаперти у себя в кабинете. Только когда от Ривертона отъехала последняя машина, он вышел и стал бродить по дому — сжав зубы, молчаливый и бледный как смерть, перебирая в голове планы и идеи, которым не суждено было сбыться. Говорят, он слонялся так до самой смерти.
Лорд Гиффорд стал захаживать к нам почти что регулярно. Из деревни вызывалась мисс Старлинг — разобраться с деловой перепиской. День за днем она просиживала в кабинете мистера Фредерика — скромная одежда, постное лицо — чтобы поздно вечером спуститься к нам в кухню поужинать. Нас удивляла и злила ее выдержка — ни слова о том, что происходит за запертыми дверями.
Леди Вайолет узнавала последние новости, лежа в постели. Врач сообщил, что уже ничем не может помочь, и предупредил всех, кто дорожит жизнью, чтобы они держались от хозяйки подальше, ведь у нее не обычная простуда, а опаснейшая форма гриппа, пришедшая к нам из Испании. Господь разгневался на нас, бормотал доктор, и те, кто уцелел в войне, теперь умирают от эпидемии.
Видя, что подруга и в самом деле совсем плоха, леди Клементина на время забыла свою любовь к кошмарам и отогнала страхи. Не вняв предупреждению доктора, она сидела в кресле у постели леди Вайолет и беззаботно сплетничала о жизни, что шла за дверью темной душной комнаты. Об оглушительном успехе бала, о дурацком платье леди Памелы Уорт, о том, что Ханна наверняка вскоре обручится с Теодором Лакстоном, наследником богатого состояния своих родителей.
То ли леди Клементина знала больше других, то ли просто хотела приободрить умирающую подругу, но ее предсказание сбылось. О помолвке объявили следующим же утром. И когда леди Вайолет устала бороться с гриппом, она ушла на тот свет счастливой.
Новости обрадовали не всех. С тех пор, как было объявлено о помолвке и бальные хлопоты сменились подготовкой к свадьбе, Эммелин ходила по дому мрачнее тучи. Ревновала, это понятно. Непонятно только — к кому.
Однажды утром, в феврале, когда я помогала Ханне примерить свадебный наряд матери, в открытых дверях появилась Эммелин. Она молча встала рядом и глядела, как мы разворачиваем папиросную бумагу и извлекаем отделанное кружевом атласное платье.
— Какое старомодное, — скривилась Эммелин. — Ни за что бы не надела.
— А тебе никто и не предлагает, — улыбнулась мне Ханна.
Эммелин обиженно фыркнула.
— Смотри, Грейс! — сказала Ханна. — Тут, по-моему, фата. — Она нырнула в огромный гардероб. — Видишь? Вот она.
— Да, мисс, — сказала я, помогая ей вытащить находку.
Ханна взялась с другой стороны, и мы развернули тонкую вуаль.
— Очень похоже на маму — заказать самую длинную и тяжелую фату.
На самом деле фата была прекрасна: изысканные брюссельские кружева, расшитые по краям жемчугом. Я подняла ее вверх, чтобы полюбоваться.
— Будет удивительно, если ты не споткнешься по пути к алтарю, — сказала Эммелин. — Ты ничего не разглядишь за этими жемчужинами.
— Я справлюсь, — пообещала Ханна и взяла сестру за руку. — Тем более, с такой подружкой невесты, как ты.
Эммелин тут же потеряла всю язвительность и горько вздохнула.
— Я не хочу, чтобы ты выходила замуж. Все сразу станет по-другому.
— Конечно, — согласилась Ханна. — Ты сможешь заводить любые пластинки, и никто не будет ругаться.
— Не смейся, — надулась Эммелин. — Ты ведь обещала не уезжать.
Я приложила фату к голове Ханны, стараясь не помять прическу.
— Я обещала не устраиваться на работу и сдержала обещание — напомнила Ханна. — Я не говорила, что не выйду замуж.
— Говорила.
— Когда?
— Всегда, ты вечно повторяла, что ни за что не выйдешь замуж.
— Это было раньше.
— Раньше, чем что?
Вместо ответа Ханна попросила:
— Эмми, ты не снимешь с меня медальон? Я боюсь, что застежка зацепится за кружево.
Эммелин расстегнула медальон.
— Но почему Тедди? — спросила она. — Почему ты должна выйти замуж именно за Тедди?
— Я никому ничего не должна. Я просто его люблю.
— Нет, не любишь.
На какой-то миг Ханна заколебалась, но тут же ответила:
— Нет, люблю.
— Как Джульетта — Ромео?
— Нет, но…
— Тогда тебе нельзя за него выходить. Ты должна оставить его кому-то, кто полюбит его именно так.
— Никто не может любить, как Ромео и Джульетта, — возразила Ханна. — Они всего лишь книжные герои.
Эммелин пробежала пальцами по гравировке на медальоне.
— Я смогу.
— В таком случае я тебе не завидую, — шутливо сказала Ханна. — Вспомни, что с ними случилось!
Я отступила на шаг и посмотрела, как сидит фата на головке Ханны.
— Очень красиво, мисс.
— Дэвид был бы против, — внезапно сказала Эммелин, раскачивая медальон, как маятник. — Ему бы Тедди не понравился.
При звуках имени брата Ханна съежилась.
— Не будь ребенком, Эммелин. — Она попыталась поймать медальон. Промахнулась. — И хватит размахивать медальоном, ты его сломаешь.