Когда рухнет плотина
Шрифт:
Пружина входной двери заскрипела - очевидно, погромщики решили зайти именно сюда. Я поспешил вверх по лестнице, споткнулся в темноте о ступеньку, и не расшибся только потому, что успел наощупь ухватиться за перила. На лестничной площадке я забежал в первую взломанную дверь. Квартира подверглась ужасающему разгрому. Тут перебили все, что можно было перебить, изломали мебель, ободрали обои, по радиоаппаратуре в гостиной, видимо, упражнялись в стрельбе. Окно спальни выходило во двор, и при свете чадно горевшей шины я увидел следующую картину: молоденькая девушка, брюнетка южной внешности, совершенно голая, топчась босыми ногами по снегу и подняв над головой
– Пляши, пляши, чеченская блядь, - усмехнулся он.
– Потом подо мной попляшешь.
Они были так увлечены, что не заметили, как я перемахнул подоконник и спрыгнул на землю, выхватывая пистолет. Я нажал на курок, но в последний момент увел оружие дулом вниз. Пуля взвизгнула, расщепив доску разломанного ящика под ногами у мужчин.
– Лежать!
– крикнул я.
– Брось оружие!
Они, ошеломленные, поспешили исполнить приказ. Только девушка замерла на месте, прижав руки к груди и не отводя от меня смертельно испуганных черных глаз. Я подбежал к лежащим, поднял ружье, приказал:
– Руки на затылок и, не оглядываясь, вперед! Считаю до десяти!
Они не заставили себя упрашивать. Я, наблюдая за их отступлением, подошел к девушке.
– Ты где живешь?
– Там, - она указала дрожащей рукой на соседний дом.
– Но... но... всех... моих...
– и её голос окончательно утонул во всхлипах.
– Ясно, - я торопливо сорвал куртку и протянул ей.
– Одевай.
Куртка оказалась короткой, и девушка, сколько её ни натягивала, не могла прикрыть темный треугольник между ног.
Я быстро огляделся. У подъезда стояло несколько целых машин под шапками снега. Я выбрал "жигули-копейку", высадил прикладом ружья боковое стекло, сел за руль, открыл дверь с другой стороны.
– Садись.
Девушка подчинилась. Надо было спешить - те трое наверняка вернутся с подмогой. К моему удивлению, мотор завелся сразу, как только я соединил вырванные из замка зажигания провода. Я вывел машину на улицу. Девушка не сводила с меня испуганных глаз - вероятно, ещё не поняла, спаситель я или похититель.
Мне же её лицо показалось знакомым. Где-то я её видел - эти черные глаза, хорошо заметный пушок над верхней губой. Ну конечно! Вчерашний разговор с Дельфиновым, молодая пара в кафе...
– Как тебя зовут?
– спросил я.
– Луиза, - ответила она.
– И тут же, без всякого перехода, - Почему ты их не застрелил?
– Я тебе не меч карающий, - огрызнулся я. А у неё из глаз вдруг хлынули долго сдерживаемые слезы. Она рыдала, и сквозь слезы невнятно рассказывала: никакая она не чеченка, а армянка, и то наполовину. И прожила всю жизнь в Светлоярске. И папа её - не коммерсант, а физик, и тоже всегда жил в России. А эти явились сегодня - сосед-алкоголик навел - вломились, папу убили, маму изнасиловали и тоже убили, а её пока оставили в живых поразвлечься... Я вел машину, стараясь выбирать
Машину я бросил у подъезда. Здесь, похоже, погромов не было. Мы поднялись по темной лестнице, дверь в квартиру оказалась целой и запертой. Внутри - тоже темно и никого.
Мы прошли на кухню, где на столе ещё со вчерашнего утра стояла грязная посуда. Я зажег свечу, достал из молчащего холодильника початую бутылку "мартини", налил полный стакан и протянул ещё дрожащей девушке.
– Выпей. Поможет.
Потом я провел её в комнату, поставил на середину брошенный в углу иркин дорожный баул.
– Вот. Выбирай. Наверно, найдется что-нибудь на тебя.
Она вытащила первую попавшуюся блузку, спросила:
– Это чье?
– Моей жены.
– А где она?
– Не знаю, - сказал я угрюмо и опустился на край дивана.
– Бедный...
– прошептала она, села мне на колени и прижалась щекой к моей щеке. Потом сбросила куртку, в которую до сих пор старательно куталась, и её губы сами нашли мои губы.
У меня не было желания её отталкивать.
16.
Луиза уснула, а я вышел на кухню, там вылил в стакан остатки вермута и начал медленно пить, стоя у окна и глядя на расстилающуюся под горой панораму мертвого города, освещенного багровыми пятнами пожаров. Потом на меня напал голод. В холодильнике нашелся сыр, паштет, зачерствевший хлеб. Я делал себе третий бутерброд, когда раздался тихий стук. Я замер, прислушиваясь. Да, слух меня не обманул - стучали в дверь. Я со свечкой в одной руке и с пистолетом с другой на цыпочках вышел в прихожую, встал у притолоки, прижимаясь спиной к стене, поднял пистолет дулом вверх и негромко окликнул:
– Кто там?
– Вить, свои, - раздался в ответ знакомый голос.
Я распахнул дверь - в прихожую шагнула Ирка и тут же пошатнулась, стала падать на меня. Я подхватил её, тревожно заглянул ей в лицо:
– Что с тобой?
– Ничего... Устала смертельно, ноги не держат... Да ты сделай шаг, дай войти человеку.
В узенькую прихожую втиснулся Наум Басилевич - я его сразу не заметил. В руке он держал ружье, но приглядевшись, я увидел, что это простая духовушка из тира с обломанным пластмассовым прикладом. Из такого разве что глаз кому выбьешь, если повезет. Ирка сняла пальто, явно чужое, под которым обнаружилось её давешнее платье, присев на обувницу, стала стаскивать с ног ботинки - тоже чужие.
– Ох, все ноги стерла!
– простонала она.
– Сейчас бы в ванну горячую часика на два.
– Воды нет, - сообщил я.
– Ни горячей, ни холодной. Ничего нет.
– Знаю я... Высоко ты живешь, к реке не сбегаешь. Снега, что ли, набрать, пока не растаял? Ну хоть полежу, тоже приятно.
Она встала, направляясь в комнату, и я загородил ей дорогу.
– Когда ты войдешь, - заявил я, - можешь думать все, что тебе угодно, только учти одно - эту девушку я спас от страшной смерти.
Ирина молча отстранила меня, шагнула в комнату. Я - следом за ней. Последним вошел Басилевич.
Луиза при нашем появлении встрепенулась, приподнялась, посверкивая из темноты глазами.
– Тихо, тихо, - успокоил я её.
– Это свои.
– Луиза?! Люсенька?!
– вдруг воскликнул Басилевич и шагнул к ней. Это ты? Что случилось? Где родители?
– Ой, это вы, дядя Наум?
– и она снова заплакала, уткнувшись лицом в диван.
– Убили её родителей, - тихонько сказал я Науму, уводя его на кухню. Так ты её знаешь?