Когда рухнет плотина
Шрифт:
– Я поражаюсь, как он его дотащил!
– бросил Басилевич реплику в пространство.
– На спину падал, - шмыгнул Топорышкин.
– Понимаешь, Виктор, я пел... Я был против нашего бардака, а мне подсунули ещё хуже... И песни... Как я их теперь буду петь? А жалко, - он сглотнул, и слово прозвучало словно бульканье.
– Хорошие песни были.
Кто-то спускался нам навстречу. Когда шаги раздались на верхних ступеньках пролета, я поднял фонарик - и тут же был ослеплен гораздо более мощным лучом. Впрочем, его тут же отвели, осветив наши ноги.
–
– спросил обладатель фонарика.
– Да, а вы...
– Я - Родион Куропаткин, - представился неизвестный, предвосхищая мой вопрос.
– Председатель комитета самообороны. Мы выясняем, кто из жильцов дома. У вас что, гости?
– В сущности, это мое личное дело, - сказал я вызывающе, по своей неприязни к подобным самозванным вожакам.
– Вы вовсе неправы, - возразил Куропаткин поучающим тоном.
– В осажденной крепости всегда нужно знать, сколько человек в наличии, кто они такие... Ведь не исключено, что придется обороняться... Кстати, я должен предупредить насчет оружия.
– Может, вы разрешите пройти?
Он вежливо посторонился, и только после этого я спросил:
– Что насчет оружия?
– Я должен официально предупредить вас о недопустимости его хранения. Если оно у вас есть, вы должны сдать его комитету.
– Это ещё зачем?
– В городе проходят репрессии. Были случаи, когда за найденное в квартире оружие расстреливали весь подъезд. Так у вас есть оружие?
– А как же вы прикажете обороняться - если, как сами говорите, придется? Вдруг мародеры явятся?
– Организуем дежурство.
– Извините, - язвительно сказал я, - а если явятся эти, которые репрессируют... Они сочтут ваш комитет владеющим оружием на законном основании?
– Я - член компартии с шестьдесят пятого года! У меня билет сохранился!
– Значит, то, что происходит в городе, вы считаете коммунистическим переворотом?
– Не переворотом, а возвращением законной власти... Так я сейчас приду с комитетом!
– крикнул он мне вслед.
– Приходите, - согласился я, чтобы лишних скандалов не поднимать. Свой "макаров" отдавать я, естественно, не собирался.
Не успел я постучать, как Ирина распахнула дверь.
– Вы что так долго?
– прошептала она.
– Погаси свечку, - сказал я нормальным голосом.
– Это Гриша Топорышкин, - представил я ей музыканта. Ирина, судя по её выражению, начала припоминать, где она слышала это имя, а я подивился тому, как моя выдумка обернулась реальностью: Топорышкин явился в квартиру, действительно, самым свинским образом.
Увидев перед собой Ирину, он поднял голову, даже всхлипывать перестал, нетвердо переступил через порог, начал валиться в её сторону и, промахнувшись мимо её отдернувшейся руки, чмокнул воздух. Я ухватил его сзади за куртку, чтобы он не повалился на Ирку всем своим весом.
– Сударыня, - бормотал он мокрым от слез голосом, пытаясь ещё раз попасть губами в её руку, - перед вами музыкант, обманутый в своих лучших намерениях. Все
Ирка пребывала в растерянности. Между тем мне удалось содрать с Топорышкина куртку, и он, ничем не сдерживаемый, рванулся вперед и обхватил Ирину обеими руками, упав головой ей на плечо. У неё одна рука была занята подсвечником, и она никак не могла справиться с разошедшимся музыкантом.
– Витя, я как бы все понимаю, это твой друг, но утихомирь его в самом деле!
– возопила Ирина.
Я оторвал Топорышкина от жены и сказал, одновременно решив проблему, как бы поненавязчивее представить её ему:
– Григорий, оставь Ирину в покое, это моя жена!
– Дайте я все-таки пройду, - сказал, кашлянув, Басилевич. Я подвинулся, пропуская его с тяжелой ношей в узенький коридорчик прихожей, попутно заметив экзотичность содержимого пакета: сверху лежала изящная бутылка "либфраумильха", а рядом - зеленая граната портвейна "анапа".
Дальше мое внимание начало разрываться в две стороны: из комнаты на шум вышла Луиза, и одновременно в незакрытую входную дверь вслед за Басилевичем вступил Куропаткин со своим комитетом. Топорышкин сразу же ринулся к новой особе женского пола, и я, чтобы поумерить его порывы, веско заявил:
– А это - моя дочь.
Даже в слабом свете фонариков было заметно, как люсино лицо и шею заливает краска.
– Ну что же, - всхлипнул Григорий.
– Виктор, ты думаешь...
– и, не закончив фразы, взревел.
– Сударыня, я шел топиться!
– потом схватил руку Люси и присосался к ней губами, ухитряясь при этом мычать, - Мумамыня, можете ми вы откмыть семце месчасмому музыкамту...
– Позвольте, хм-хм, приступить к осмотру, - напомнил о себе Куропаткин хорошо поставленным голосом, наводящим на мысль о преподавании истории КПСС в каком-нибудь вузе. Он принес мощный фонарь, размером с радиоприемник.
– Кто это такие?
– спросила у меня Ирина с ноткой неприязни по адресу пришедших. И тут же, забыв о своем вопросе, набросилась на Луизу:
– Люся, в каком ты виде! Перед чужими! Немедленно иди оденься!
Луиза, вправду, была одета в одну лишь иркину рубашку, но Ирина была к ней несправедлива. Она сама в таком виде частенько ходила по дому и даже, случалось, принимала гостей.
– Какая разница, - ответила Люся, отстраняясь от тянущегося к ней зареванным лицом Топорышкина.
– Все уже все видели.
– Ну и что!
– отрезала Ирина.
– Еще не хватало нам стриптиза во время чумы.
– Хм-хм, - снова подал голос Куропаткин.
– Мы - комитет самообороны, осматриваем дом на наличие оружия.
Он вдвинулся в прихожую, потеснив всех нас; за ним виднелись ещё две-три фигуры, в том числе женщины, одну из которых, соседку, я знал. Ее звали Зинаида Петровна.